Собрание сочинений в 10 томах. Том 6. Сны фараона

Закончив упражнения, Ратмир поставил крестик на листе и с сознанием выполненного долга вступил в неосязаемую воду. Накатившая волна опрокинула его и, перехлестнув через голову, потащила за собой. Распластавшись на мокром, уходящем из-под пальцев песке, он дождался нового пенного вала, поднырнул под него и поплыл навстречу кипящей гряде, что нарождалась у первой линии подводных рифов.

Когда-то, в незапамятные беспечальные времена, он, легко одолев «вахине», встал на колючую скалу и, набравшись решимости, устремился к беснующейся черте, за которой перекатывались грозные гребни прибоя «канака». [85]

Ему так и не удалось вновь увидеть Вайкики — воспетый Джеком Лондоном золотой пляж на юге острова, отделенный лазоревой лентой канала Ала Ваи. Он и думать не смел, что не только сумеет доплыть до «канака», но сделает это на диво легко. То ли прибой изменил свой капризный норов, приблизившись к берегу, то ли любимый с детства писатель малость переоценил его коварство и мощь.

Почувствовав, что начинает уставать, Ратмир лег на спину и закрыл горящие от океанской соли глаза. Мотало в Пуналуу почище, чем в Ланикаи или Вайкики, но он не боялся моря. Знал, что доплывет до второй линии и вернется назад на попутных волнах. А ежели что и случится, то лучшего конца трудно даже придумать. Соблазнительное желание последовать Мартину Идену манило сладким коварством. Нырнуть, что есть сил, как можно глубже и на последнем дыхании разжать зубы. «И море вошло в него, и он умер», — вспомнилась безупречная по силе и точности строка гавайского мифа.

Власть самовнушения заставила Борцова резко согнуться и вертикально уйти в глубину. Он опомнился от боли в ушах и сам того не заметил, как слепая воля к жизни вытолкала его на поверхность. Пережив мгновение блаженного ужаса, закачался, раскинув руки, подгоняемый толчками прибоя. Затем лег на бок, засмеялся и поплыл, с наслаждением пропуская сквозь пальцы упругие струи. Услышав тарахтенье мотора, приподнял голову.

В метрах пятидесяти от него спасательный катер описывал плавную дугу, оставляя пузырящийся след.

Ратмир вновь рассмеялся. Как он мог даже подумать, что ему позволят запросто помереть!

«Идиот!»

«Маке, — само собой проявилось гавайское слово — «умереть». И пошло, поехало: моана — океан, ола — живой, ау — плавать».

«Жив! Живой плыву по волнам, как рыба — м’а, и солнце — ла согревает меня лаской лучей»…

И тут же вспомнилось, что «л» заменяет у гавайцев «р», и солнце носит священное имя Ра, как на земле фараонов.

Отплевываясь и приглаживая слипшиеся волосы, Ратмир ступил на черные пески. Проводил глазами катер, завернувший за выступающую скалу, раздавил невзначай колючую раковину, слегка оцарапав подошву. Добежать до бунгало и встать под душ было минутным делом.

«Спокойно, — скомандовал он себе, — не думать об экзамене, не волноваться». Нарочито медленно застегнул ремешок часов, натянул шорты, достал с полки пеструю ненадеванную «гавайку». Рубашек в Гонолулу никто не стирал. Их просто выбрасывали по мере надобности. В Пуналуу придерживались той же традиции, вызывавшей у Борцова легкую зависть.

Столы для завтрака были накрыты под большим хлебным деревом. Зеленые, величиной с хорошую дыню плоды в жесткой пупырчатой оболочке росли прямо из ствола, тяжело свисая с тугих, как лиана, черенков.

Последнюю неделю Ратмир заметил, что моллюски и ракообразные не вызывают у него прежнего аппетита. Он вообще склонялся к вегетарианской пище и почти не употреблял мяса, но обожал плоды моря. Почему же теперь эти жирные устрицы и роскошные лангустины оставляют его равнодушным? Иначе, как физиологической перестройкой, подобный феномен не объяснишь. Не случайно медитирующие монахи чуждаются плотской пищи. Очевидно, сработала обратная связь. Интенсивная деятельность подсознания вызвала соответствующие изменения обмена веществ. Мудра природа. Она нигде не следует по единой дороге. Несть числа ее неисповедимым путям.

Борцов понял, что сделался совершенно другим человеком. Перестал курить, его и в мыслях не тянуло к спиртному — бутылка с голубой лентой так и стояла нераспечатанной. И только новенькие фарфоровые зубы, плотно закрывшие дыры в нижней челюсти, вернули к прежней привычке щелкать орехи без помощи щипцов. Фисташки и макадамию он потреблял в неимоверном количестве. Не тут ли крылась причина антипатии к животным белкам?

Он и сейчас накинулся на фруктовый салат, щедро сдобренный белыми маслянистыми ядрышками экзотической макадамии. Навалив полную тарелку, взял еще пару печеных бататов и миску пои — студенистой массы, сваренной из побегов белой кувшинки. Это была дань гавайским богам, чьим промыслом он удостоился счастья вновь увидеть земной рай.

Сразу после завтрака начинались лекции и коллоквиумы. Из списка дополнительных предметов Борцов избрал себе археологию, ботанику, минералогию, астрономию и хронологии древнего мира. Как раз сегодня был назначен практикум по магнитометрии, но из-за экзамена его пришлось пропустить.

Полюбовавшись ветками, усыпанными желтооранжевыми цветками илима, он попытался избавиться от навязчивой прелести гавайской речи. Не только отдельные слова, но и целые фразы так и просились на язык.

«Зе моку Хаваии на Лонокаехо е ного — Гавайи это земля, где должно жить Лонокаехо»…

Кто такой Лонокаехо? Кажется, благородный избранник, которому предстояло стать первым правителем.

Ратмир мог поклясться, что ничего подобного ему не внушали. Имя пришло само. Но откуда? От этого солнца и моря? От уснувших вулканов? Руин хейау? Из коллективного подсознательного золотокожих гавайцев — наследников алии [86] и жрецов.

Если так пойдет дальше, то на приличном балле можно поставить крест. Компьютер вряд ли способен оценить то, что в него не вложили.

С этой мыслью он и вошел в лабораторный корпус. Взяв у привратника запечатанный конверт с компьютерным шифром, поднялся в седьмую лабораторию, по номеру на коверте нашел терминал и ввел код.

Диалог предполагался в аудио-визуальном режиме. Знаки и слова, за исключением латинского алфавита, можно было писать прямо на экране световодным карандашом.

Поражающий воображение, увлекательный, изнурительный, на последней грани выносливости обмен. Впрочем, лишь для одной стороны.

Вопрос на экране: знак бога у хеттов?

Вопрос на экране: написание букв, общее в древнесемитских языках и на Крите?

Ответный рисунок:

Вопрос на экране: еще букву?

Ответный рисунок:

Вопрос синтетическим голосом: какая из них критская — первая или вторая?

Ответ (голосом) Борцова: вторая.

Вопрос на экране: как изображался этот знак в Пальмире?

Ответный рисунок:

Вопрос на экране: еще одна буква, общая для трех языков?

Нет ответа.

Вопрос на экране: буквы самудского письма, сходные с латинскими?

Ответный рисунок:

Вопрос на экране: аналогичный знак в древнегреческом?

Ответный рисунок: