Секреты и сокровища

Я находился в полном смятении. Мне было, как ни странно, больше всего досадно за то неподдельное огорчение, которое я испытал, узнав о мнимой смерти Морриса, и я не преминул довольно резко высказать ему это. Моррис слегка поник, но затем отвечал мне так:

— Дорогой сэр Артур, эти чувства лишь делают вам честь. Когда я читал ваш рассказ "Последнее дело Холмса", вначале я был смущен тем ужасным портретом, который вы нарисовали. Но когда я дочитал до конца, мне подумалось, что, возможно, ваши слова о Холмсе — это немного и обо мне?

— Да, разумеется, — отвечал я. — Вы ведь узнали свой портсигар? — и мы оба рассмеялись.

Бренди, несомненно, оказало свое волшебное действие, и мне вдруг стало легко на душе, как ни разу за последние годы.

Мы спустились в гостиную к камину, пожелали Элен спокойной ночи, а сами разговаривали еще долго, как два товарища по войне или экспедиции. Моррис признался, что подсыпал немного снотворного Бертраму, чтобы поговорить со мной наедине, и все равно долго не мог решиться на признание. Я же поделился с ним нашим планом романа о чудовищной собаке. Моррис жадно слушал, и вдруг в глазах у него вспыхнул хорошо знакомый мне огонек.

— Мне кажется, — перебил он меня с воодушевлением, — что эта история могла и не закончиться смертью Хьюго Баскервиля! — и он сбивчиво начал излагать мне совершенно невероятный замысел, который, признаюсь, захватил вскоре и меня. Мы с жаром обсуждали новый план полночи, и наконец почувствовали, что силы нас оставляют.

— В наказание за причиненные мне душевные муки, дорогой Моррис, я выведу вас главным злодеем, — пообещал я.

Впрочем, Моррис, полный благостного раскаяния, не возражал. Напоследок он вручил мне конверт, запечатанный сургучом, с моим новым лондонским адресом.

— Сэр Артур, я не был уверен, наберусь ли я решимости признаться вам, кто я такой. На этот случай я приготовил письмо, которое собирался отправить вам в день отплытия в Африку.

Я подивился внушительному весу конверта.

— Неужели ваша история занимает так много места на бумаге?

— О нет! — воскликнул Моррис со смехом. — Там есть и еще кое-что. Не буду дразнить вашего любопытства… — и он принялся неторопливо набивать и раскуривать трубку.

— Ну, говорите же, черт вас побери! — воскликнул я, ничуть, впрочем, не сердясь. — Или хотите, я угадаю?

— Попробуйте.

— Я даже предскажу вашу следующую фразу: "Не пора ли вам воскресить Холмса?"

Я был прав. В бесценном пакете лежали очередные зловещие преступления, кровавые тайны, мистические происшествия — всё, что произвел неугомонный ум отставного профессора Мориарти. Теперь, правда, Холмсу предстоит работать над ними в одиночку.

На следующий день я вновь простился с моим обретенным из небытия товарищем, и мы отбыли в обратный путь. Кто знает, увижу ли я еще Морриса Артура?.."

Последняя запись в дневнике:

"11 апреля 1901 г. Как не отдать должное благородству моего друга Бертрама: узнав о новом замысле, он расстроился, поскольку криминальные истории — не его конёк, и вряд ли мы сможем работать над книгой вместе. Но он не стал винить меня в отступлении от наших планов: "Артур, да ведь этот сюжет много лучше того, что мы придумали, и я просто-таки требую, чтобы ты немедленно засел за работу!" — написал он мне третьего дня. Что ж, теперь я обязан уже двум людям, пора приниматься за дело".

Моя лондонская командировка окончена. Папки, аккуратно систематизированные Уильямом, лежат на полках, дожидаясь следующих исследователей, а я продолжаю писать статью для очередного тома "English Literature in Transition". Мне страшно даже представить, какие споры она вызовет. Однако я рад, что, по крайней мере, смог ответить на вопрос д-ра Робинсона.

Эли Курант

Песнь о Газвати

Начальной точкой отсчёта в подлинной биографии Газвати принято считать тот момент, когда он, зачисленный студиозусом в Оксфорд, сходит на английский берег в Дувре. На пристани Газвати является Судьба в образе юной незнакомки и предлагает ему случайную связь.

Газвати колеблется, переживает, расстраивается и, наконец, раздваивается. Одна половина отвечает отказом и следует к дилижансу, другая остаётся в объятиях Судьбы.

Опоенный, Газвати просыпается на пристани в лохмотьях, не находит своего саквояжа и пледа и приходит к выводу, что был одурачен. Отправившись на поиски пропавших вещей, он обнаруживает, что находится в Бретони. Сбив ноги в кровь, уже за пределами города набредает на домик зажиточной вдовы, которая предлагает ему кров и ужин. Ночью на вдову нападают разбойники. Защищая хозяйку, Газвати убивает одного из них. Остальные бегут прочь, бросив труп подельника. В кармане убитого обнаруживается кошелёк с двумя золотыми и документы на имя графа да Альмовера, гишпанского дворянина.

Утром приходят жандармы. Основная улика — труп, вдова исчезла. Газвати предъявлено обвинение в убийстве. В лучшем случае, ему грозит пожизненная каторга. Он идёт ва-банк и объявляет себя графом да Альмовера, грандом и кузеном гишпанского посла.

Газвати сажают в карету и везут в Париж.

По дороге он узнаёт в стерегущем его жандарме родного брата.

Жандарм — не без оснований — отказывается признать брата в Газвати. После безуспешных попыток подкупить стража двумя золотыми и оглушить его кандалами, Газвати, наконец, уговаривает того бежать вместе с ним.

Побратавшись, они вместе добираются до Марселя, где крадут под покровом ночи лодку и отправляются в Италию. Итальянская береговая стража, приняв их за контрабандистов, убивает жандарма в перестрелке.

Через несколько месяцев мы обнаруживаем Газвати в небольшой деревушке в Черногории, где он усердно дробит камень в компании полудюжины таких же изгоев и отбросов общества, как и он сам. По воскресеньям, надев чистую блузу, он ходит сотоварищи поглазеть на девушек, идущих в церковь.

Однажды на обратном пути в каменоломню между рабочими вспыхивает ссора: один из них назвал другого недоумком. Ссора перерастает в драку, в ходе которой Газвати пробивают голову киркой и оставляют лежать на дороге, сочтя мёртвым или умирающим. В бреду ему мерещится, что он привязался к обломку мачты и несом волнами.

Через три дня его, обессилевшего от жажды, подбирает левантинское торговое судно. Команда выхаживает Газвати, затем корабль берут на абордаж пираты. Газвати не знает, назваться ему турком или европейцем и решает вопрос жребием, кинув монету. Монета летит за борт. Газвати и в этом усматривает некий знак и покорно молчит, опустив голову, ожидая своей участи среди стонов и воплей о пощаде.

Продолжает он молчать и тогда, когда главарь пиратов грубо берёт его за подбородок и произносит несколько слов на непонятном языке.

Его принимают за глухонемого и продают на невольничьем рынке Ходейды в гарем вельможи, пополняющего штат евнухов. Гарем расположен в лабиринте, высеченном в скале над морем. За считанные часы до оскопления Газвати находит потайную дверь в стене комнаты, где он заточён. Тайный ход ведёт через дворцовую сокровищницу. Прихватив золотой флакон для притираний и кинжал с огромным изумрудом в рукояти, Газвати, преследуемый стражей, продолжает свой путь и выходит на узкий карниз над морем. Стоящий на часах стражник поднимает глаза и заносит алебарду. Заключив его в объятия, пленник камнем бросается вниз. Триста локтей обрыва, безмятежная синяя гладь, медленно всплывающий часовой. Из груди у него торчит изумруд размером с голубиное яйцо.

Газвати выбирается на берег и в изнеможении падает, обагряя песок кровью: пущенная вдогонку пуля оцарапала ему голову.

Его будит нежное прикосновение прохладных рук.

Белолицая красавица меняет ему повязку на голове. "Дорогой, — говорит она, — Ты был великолепен! Какой ты смелый"!