Рой

Малышка захныкала, а потом расплакалась. Джулия потрогала ее подгузник.

– Кажется, Аманда мокрая, – сказала она и, выходя из комнаты, передала девочку мне. – Сделай это сам, мистер Совершенство.

Между нами повисла напряженность. Я поменял малышке подгузник и уложил ее в кроватку. И услышал, как Джулия вышла из душа, хлопнув дверью. Когда Джулия начинала хлопать дверями, это был условный знак для меня – чтобы я пришел и успокоил ее. Но сегодня вечером у меня было неподходящее для этого настроение. Я рассердился на нее за то, что она разбудила малышку, и за то, что она обещала прийти домой рано, но не пришла и даже не позвонила сказать, что опять задержится. Я опасался, что она стала такой из-за нового любовного увлечения. Или потому, что семья ее больше не интересует. Я не знал, что с этим делать. И у меня сейчас не было сил улаживать возникшую между нами напряженность.

Вот я и решил – пусть себе хлопает дверьми сколько угодно. Джулия задвинула дверь своего платяного шкафа с такой силой, что дерево затрещало. Она выругалась. Это был еще один сигнал, по которому я должен был бегом устремиться к ней.

Я вернулся в гостиную, уселся, взял книжку, которую читал до этого, и уставился на страницу. Я пытался сосредоточиться на чтении, но ничего не получалось. Я был зол на Джулию и прислушивался, как грохочет она дверцами в спальне. Если она и дальше будет так шуметь, то разбудит Эрика, и мне придется с этим разбираться. Я надеялся, что до этого не дойдет.

Постепенно шум прекратился. Наверное, Джулия наконец улеглась в постель. Если так, то скоро она заснет. Джулия способна была заснуть, даже когда мы ссорились. Я никогда так не умел. Я встал и принялся расхаживать по комнате, пытаясь расслабиться и успокоиться.

Когда я наконец пришел в спальню, Джулия уже спала. Я скользнул под одеяло и повернулся на бок, спиной к ней.

В час ночи заплакала малышка. Я потянулся, чтобы включить ночник, но попал на кнопку будильника и случайно включил встроенное в будильник радио. Заиграла какая-то рок-н-ролльная мелодия. Я выругался, завозился в темноте и в конце концов выключил радио и включил ночник.

Аманда продолжала плакать.

– Что с ней такое? – сонным голосом спросила Джулия.

– Не знаю.

Я встал с кровати и потряс головой, пытаясь проснуться. Потом я пошел в комнату малышки и включил свет. Свет казался очень ярким, отражаясь от желтых обоев с клоунами. Я почему-то подумал: «Чем ей не понравились желтые салфетки под приборы, если она оклеила всю детскую желтыми обоями?»

Малышка стояла в кроватке, держась ручками за высокий бортик, и орала благим матом. Она дышала прерывисто, широко разинув рот. По ее щекам бежали слезы. Я протянул к ней руки, и малышка потянулась ко мне. Я взял ее на руки и стал укачивать, чтобы утешить кроху. Наверное, ей приснился какой-то кошмар. Я укачивал Аманду, пытаясь ее успокоить.

Аманда продолжала плакать и никак не успокаивалась. Я подумал, что ей, должно быть, больно – возможно, что-то раздражает ее, что-то в подгузнике. Я внимательно осмотрел все ее тельце. И увидел ярко-красное раздражение на животе, которое расползалось полосами к спине и к шее.

Вошла Джулия.

– Ты что, не можешь ее успокоить? – спросила она.

– С ней что-то не так, – сказал я и показал Джулии красные пятна.

– У нее температура?

Я потрогал лобик Аманды. Она вспотела, лоб был теплее обычного, но, скорее всего, это из-за того, что она плакала. В целом ее тело не было горячим.

– Не знаю. Вряд ли.

Потом я разглядел, что у нее и на бедрах такие же красные пятна. Но были ли они там несколько мгновений назад? Мне казалось, я прямо вижу, как краснота расползается по телу ребенка. Малышка закричала еще громче – если только такое возможно.

– Господи… – пробормотала Джулия. – Я позвоню доктору.

– Да, позвони.

Я перевернул малышку на спинку – она не переставала кричать – и внимательно осмотрел все ее тельце. Покраснение действительно очень быстро распространялось – теперь я убедился в этом окончательно. И, похоже, эта краснота причиняла Аманде ужасную, мучительную боль, судя по тому, как малышка кричала.

– Прости меня, кроха, прости… – сказал я.

Да, краснота расползалась.

Пришла Джулия и сказала, что созвонилась с доктором.

– Я не стану ждать, – сказал я. – Я отвезу ее в отделение скорой помощи.

– Ты правда думаешь, что это необходимо? – спросила Джулия.

Я не ответил ей и пошел в спальню одеваться.

Джулия спросила:

– Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой?

– Нет, останься дома, с детьми.

– Ты уверен?

– Да.

– Хорошо.

Джулия побрела обратно в спальню, а я схватил ключи от машины.

Малышка плакала не переставая.

– Я понимаю, это неприятно, – сказал врач-интерн. – Однако я считаю, что вводить ей успокаивающее лекарство небезопасно.

Мы стояли в огороженной занавесками палате в отделении скорой помощи. Интерн склонился над моей плачущей дочерью и заглядывал ей в уши с помощью какого-то инструмента. Теперь уже все тельце Аманды сделалось ярко-красным. Она выглядела, славно обваренная кипятком.

Мне было страшно. Я никогда раньше не слышал ни о чем подобном – чтобы дети так краснели и непрерывно плакали. Я не доверял этому интерну, он явно был слишком молод и неопытен. Как он мог быть опытным специалистом, если он, судя по всему, еще даже не начал бриться? Я постепенно сходил с ума, потому что моя дочь плакала непрерывно уже в течение часа. Я не находил себе места от волнения. А интерн как будто вообще не обращал внимания на плач ребенка. Я не понимал, как ему это удается?

– Температура у нее нормальная, – сказал интерн, делая заметки в карточке. – Но у детей такого раннего возраста это еще ни о чем не говорит. До года у них вообще может не быть температурных реакций, даже при тяжелых инфекциях.

– Значит, у нее какая-то инфекция? – спросил я.

– Я не знаю. Я подозреваю что-то связанное с вирусами, судя по этому раздражению. Но сперва нам нужно получить анализ крови… ага, хорошо, – вошла медсестра и передала интерну листок бумаги. – Угу… Хммм… – Интерн помолчал, потом пробормотал: – Хорошо…

– Что хорошо? – спросил я, беспокойно переминаясь с ноги на ногу.

Интерн покачал головой, разглядывая листок, и ничего не ответил.

– Что – хорошо?!

– Это не инфекция, – наконец сказал он. – Количество лейкоцитов в норме, белковые фракции тоже в норме. У нее вообще нет никакой иммунной реакции.

– И что это означает?

Он был очень спокоен. Он стоял, нахмурив брови, и думал. Я решил, что он просто тупица. Теперь, когда всем заправляет Отдел здравоохранения, в медицину идет работать кто попало. Наверное, этот паренек – представитель нового поколения врачей-тупиц.

– Мы должны расширить диагностическую сеть, – сказал интерн. – Я сейчас вызову для консультации хирурга и невропатолога, дерматолог уже вызван, и инфекционист тоже вызван. Это означает, что с вами сейчас будут разговаривать много врачей, они будут много раз задавать вам одни и те же вопросы о вашей дочери, но…

– Ничего, это нормально, – сказал я. – Только… как вы думаете, что с ней такое?

– Я не знаю, мистер Форман. Если это раздражение неинфекционной природы, мы должны найти другие причины такой кожной реакции. Она не бывала за границей?

– Нет, – я покачал головой.

– Не подвергалась воздействию тяжелых металлов или токсинов?

– Например?

– Не бывала на свалках мусора, на промышленных предприятиях, в зоне действия агрессивных химикатов?..

– Нет, ничего такого.

– Вам не приходит в голову, что могло вызвать у нее такую реакцию?

– Да нет, вроде бы ничего… Хотя – погодите! Вчера ей делали прививки.

– Какие прививки?

Он открыл блокнот, взял карандаш и приготовился писать.

– Я не знаю – те, что положено делать в ее возрасте…

– Вы не знаете, какие ей сделали прививки? – переспросил интерн. Его карандаш замер над листом бумаги.