Мир Реки: Магический лабиринт

Несколько минут она бродила там, рассматривая картины и статуэтки и слушая, как играет на рояле Лист.

Когда она почувствовала себя одинокой и ей захотелось, чтобы кто-нибудь развеял ее тоску, к ней подошла женщина ростом около пяти футов, стройная и длинноногая. Ее небольшие заостренные груди с торчащими сосками едва прикрывала тонкая ткань. Лицо было красивым, несмотря на несколько длинноватый нос.

Блондинка сказала на эсперанто, показав очень белые и ровные зубы:

— Здравствуйте, я Афра Бен, одна из стрелков и бывших любовниц его величества — впрочем, он порой не прочь вспомнить старое. А вы Алиса Лидделл, не так ли? Женщина этого свирепого, притягательно-уродливого валлийца, Гвалхгвинна.

Алиса ответила утвердительно и тут же спросила:

— А вы — автор «Оруноко»?

— Да, и нескольких пьес, — улыбнулась Афра. — Приятно знать, что в двадцатом столетии меня не забыли. Вы играете в бридж? Нам нужен четвертый.

— Вот уж тридцать четыре года, как не играла. Но раньше любила. Если вы простите мне небольшие промахи вначале…

— Ну, мы быстро вернем вам былую форму, хотя это будет небезболезненно, — засмеялась Афра и под руку подвела Алису к столу, над которым висело огромное полотно, изображавшее Тезея, входящего в лабиринт Миноса, где поджидает его Минотавр. Нить Ариадны была привязана к колоссальному мужскому органу героя.

Афра, видя лицо Алисы, усмехнулась:

— В первый раз невольно вздрагиваешь, верно? Прямо не знаешь, чем Тезей вознамерился убить человекобыка — мечом или чем-то другим.

— Если он остановится на последнем, — заметила Алиса, — то нить порвется и он не найдет дорогу к Ариадне.

— На ее же счастье. Она так и умерла бы, думая, что он ее любит, не зная, что он собирается бросить ее при первой возможности.

Итак, это Афра Эмис Бен — романистка, поэтесса и сочинительница пьес, которую в Лондоне звали Несравненной Астреей, в честь девы-звезды, почитавшейся в Древней Греции. Незадолго до смерти, постигшей Афру в 1689 году, когда ей было сорок девять лет, она написала роман «Оруноко», ставший сенсацией того времени; его переиздали в 1930 году, дав Алисе возможность прочесть его перед смертью.

Эта книга имела большое влияние на развитие английского романа, и современники сравнивали лучшие вещи Афры с трудами Дефо. Пьесы ее, непристойные, но остроумные, приводили зрителей в восторг. Она стала первой англичанкой, зарабатывающей себе на жизнь литературным трудом, а еще она была шпионкой Карла II во время войны с Голландией.

Поведение ее было скандальным даже во времена Реставрации, однако похоронили ее в Вестминстерском аббатстве — честь, в которой позднее отказали известному столь же скандальным поведением и куда более знаменитому лорду Байрону.

Двое мужчин у стола нетерпеливо ожидали начала игры. Афра представила их Алисе, кратко рассказав о каждом.

На западном конце стола сидел Лаззаро Спалланцани, родившийся в 1729 году и умерший в 1799-м. Он был одним из самых выдающихся естествоиспытателей своего времени — особенно большую известность получили его опыты с летучими мышами, с целью выяснить, как они могут летать в полной темноте. Он пришел к выводу, что они делают это с помощью ультразвука, хотя этот термин в те дни еще не был известен. Спалланцани был мал ростом, строен, черен — настоящий итальянец, хотя изъяснялся на эсперанто.

Северный конец стола занимал чех Ладислав Подебрад, среднего роста (по меркам второй половины двадцатого века), очень широкий в плечах, мускулистый, с толстой шеей, желтыми волосами и холодными голубыми глазами. У него были очень густые, тоже желтые брови, большой орлиный нос и массивный подбородок с глубокой выемкой. Несмотря на большие ручищи — точно медвежьи лапы, подумала склонная преувеличивать Алиса, — и сравнительно короткие пальцы, карты он раздавал с ловкостью миссисипского пароходного шулера.

Афра пояснила, что его взяли на борт всего восемь дней назад и что он — инженер-электромеханик с докторской степенью. Афра сказала еще — вызвав внезапный интерес Алисы, — что король Иоанн приметил Подебрада, когда тот стоял у обломков воздушной машины на левом берегу. Выслушав рассказ чеха и узнав, кто он по профессии, Иоанн пригласил его в качестве второго механика в машинное отделение. Дюралюминиевый киль и гондолу полужесткого дирижабля разрезали на части и поместили на склад «Рекса».

Подебрад был немногословен — видимо, он принадлежал к числу игроков, которые все внимание отдают бриджу. Но Алиса, пользуясь трескотней Бен и Спалланцани, все же отважилась задать ему несколько вопросов. Отвечал он кратко, однако раздражения не выказывал. Это еще ничего не значило — он всю игру просидел с каменным лицом.

Подебрад, по его словам, был здесь главой государства, расположенного много ниже по Реке и носящего название Нова Бохемуйо — то есть Новая Богемия на эсперанто. Его избрали на этот пост потому, что в Чехословакии он тоже состоял в правительстве и занимал видный пост в коммунистической партии. Теперь он перестал быть коммунистом, поскольку это учение годилось здесь не больше, чем капитализм. Зато его очень привлекала Церковь Второго Шанса, хотя он так в нее и не вступил.

Подебраду стал постоянно сниться сон о том, что глубоко под Нова Бохемуйо будто бы имеются залежи железа и других минералов. В конце концов Подебрад убедил своих сограждан заняться поисками. Это был долгий, утомительный труд, во время которого сломалось множество кремневых, сланцевых и деревянных орудий, но энтузиазм Подебрада не давал людям пасть духом. Кроме того, у них появилось какое-то занятие.

— Поймите, я человек совсем не суеверный, — глубоким басом говорил Подебрад. — Я не верю в сны и не стал бы обращать внимание даже на этот, каким бы назойливым и убедительным он ни был. Не стал бы почти ни при каких обстоятельствах. Мне казалось, что этот сон отражает мое подсознание — я не люблю этот термин, поскольку отвергаю фрейдизм, но он точно отражает то, что я испытывал. Так проявлялись мои желания найти металл, как мне тогда казалось. Потом я начал считать, что сон можно объяснить и по-другому. Может, между мной и металлом есть какое-то притяжение и какие-то земные токи идут от него ко мне, ну, скажем, металл — один полюс, а я — другой.

А еще говорит, что не суеверен, подумала Алиса. Смеется он надо мной, что ли?

Впрочем, Ричарду эта чушь пришлась бы по вкусу. Он сам верил в притяжение между собой и серебром. В Индии он, когда болел офтальмией, клал серебряные монеты себе на веки, а в старости, когда стал страдать подагрой, — на ступни.

— Хотя я не верю в сны как проявление подсознательного, я верю, что они могут служить телепатической или иной формой сверхчувственного восприятия, — продолжал Подебрад. — В Советском Союзе широко проводились эксперименты с СЧВ. Как бы там ни было, я чувствовал, что под Нова Бохемуйо залегают металлы. Так и оказалось. Железо, боксит, криолит, ванадий, платина, вольфрам и так далее. Вместе, не отдельными пластами. Очевидно, те, кто переделывал эту планету, свалили все руды в одну кучу.

Все это, разумеется, говорилось в промежутках между торговлей. Подебрад каждый раз начинал оттуда, где остановился, словно его и не прерывали.

Он индустриализировал свое государство. Народ вооружился стальными мечами, а также луками и огнестрельным оружием из стекловолокна. Подебрад построил два военных парохода — не такие, конечно, громадные, как «Рекс».

— Не для агрессии, а для обороны. Другие страны завидовали нашему богатству и хотели бы отнять у нас минералы, но не осмеливались нападать. Моей конечной целью, однако, была постройка большого винтового судна, на котором я мог бы добраться до истоков Реки. Я не знал тогда, что по Реке уже движутся два гигантских корабля. А если бы даже и знал, все равно бы построил свой.

Потом я связался с некими авантюристами, предлагавшими долететь до истока на воздушном корабле. Эта мысль показалась мне заманчивой, я построил малый дирижабль и отправился на нем в путь. Однако он попал в шторм и разбился. Вся моя команда уцелела, и тут как раз подошел «Рекс».