Лучшая зарубежная научная фантастика

Это было много лет назад, когда Макс был совсем другим человеком, с другим именем и другой биографией. Он был достаточно тщеславен, чтобы гордиться делом рук своих, но вместе с тем достаточно долго прожил на свете, чтобы стыдиться его. Но он любил свою родину и всегда старался служить ей наилучшим образом.

Палач закрепил стальной трос, обвивавший шею адарейца. Традиция требовала пеньковой веревки, но на планете, несмотря на многолетние усилия по ее освоению, все еще ощущался недостаток натуральных волокон, и всё, кроме одежды, изготовлялось из металла или камня. Священник начал читать покаянную молитву, а палач, человек могучего телосложения, заставил осужденного встать на колени и опустить голову. Толпа затихла, слушая молитву, и водителю удалось протиснуться сквозь нее.

Макс снова уставился в окно. Они катили по пыльным немощеным улицам, поднимая тучи песка и гравия. Наконец, водитель затормозил у ворот огромного бетонного здания, выстроенного в форме буквы П. Здание Департамента Политического Образования.

Охранник выскочил из машины, держа руку на кобуре, и открыл Максу дверь.

— Должно быть, приятно вернуться домой, а?

Макс оглядел его, пытаясь понять, действительно ли он настолько глуп. Простое, открытое лицо выражало искреннюю радость. Макс быстро поднялся и вместо ответа выставил вперед скованные руки.

— Да никто не верит этому обвинению в предательстве! — неопределенно махнул рукой солдат.

Услышав это слово, Макс вздрогнул. В былые дни даже подозрение в предательстве означало немедленную смерть. Он быстро пошел вперед, словно желая убежать от обвинения, пересек двор и оказался у дверей. Охранники в черных мундирах — к счастью, эти держали языки за зубами, — впустили его. В вестибюле коричневые скамьи окружали небольшой голубой ковер, словно оазис пальм у озера.

С одной из них вскочил бледно-зеленый адареец и преградил Максу путь.

— Прошу вас! — воскликнул он. — Я должен увидеть директора Мэллоува, пока казнь еще не совершилась.

Служба могла продолжаться несколько часов или несколько минут, так что, скорее всего, было уже поздно.

— Ничем не могу помочь, — сказал Макс, в третий раз демонстрируя свои наручники.

Охранник, стараясь держаться подальше от адарейца, повел Макса прочь. Когда дверь на лестничную площадку со скрипом закрылась за ними, солдат пробормотал:

— Зеленоволосые.

— Никогда не смогу привыкнуть к траве на голове, — ответил Макс. Он сомневался, что адарейцы получали много энергии из своих волос, несмотря на все разговоры о «потоках калорий».

Он начал подниматься по лестнице, и ноги у него заныли; он еще не привык к силе тяжести. На этой планете лифтами не пользовались; но чем старше становился Макс, тем меньше он верил в дьявольское происхождение новейших технологий. Во время посещения Земли он побывал в музее амишей, [64] секты, которая упрямо отвергала достижения современности, пока современность стремительно неслась мимо них. Гид подумал, что гость найдет религиозные параллели интересными. Но уже тогда Макс начал понимать жителей других галактик, которые считали его народ чем-то чудным, вроде этих амишей.

Очень жаль, что его соплеменники никогда не были пацифистами.

Они достигли верхнего этажа, и охранник провел Макса мимо секретаря, Анатолия, человека с глазами хищной птицы, который бесстрастно посмотрела на арестованного. Они оказались у дверей кабинета директора Департамента, Виллема Мэллоува. Босса Макса.

Одного из его боссов. Корни этой запутанной истории уходили в его прошлую жизнь. Для Макса это была одна из вещей, о которых «слишком опасно думать сейчас».

Мэллоув сидел неподвижно, подперев подбородок ладонью, и смотрел в окно. У него было лицо актера, красивое, притягательное, с одним-единственным необходимым недостатком — небольшим шрамом, отчего верхняя губа постоянно была приподнята, словно в усмешке. Из-за своей внешности он даже решил когда-то сниматься в кино — это было много лет назад, еще до революции, когда он учился на Адаресе. Ходили слухи, что актерской карьере помешала присущая Мэллоуву лживость — адарейцы очень чувствительны к малейшим оттенкам эмоций.

Просторное помещение украшали драпировки, несколько антикварных деревянных стульев и знаменитый стол с витражом, изображавшим святых мучеников — наследство предшественников, сидевших за ним еще до революции.

— Можешь идти, Василий, — обратился Мэллоув к честному глупому охраннику, не отрывая подбородка от руки.

— Но сэр…

— Ты свободен.

Прекрасно — что бы сейчас ни произошло, Мэллоуву не нужны свидетели. Дверь, щелкнув, закрылась у Макса за спиной. Ему захотелось стать «вольно», руки за спиной — как и все правительственные учреждения, Департамент политического образования подчинялся военному министерству — но ему помешали наручники.

— Сэр, нельзя ли снять это? — Макс поднял скованные руки.

Мэллоув, скрипнув креслом, развернулся. Вместо ответа он открыл ящик стола, вытащил пистолет и прицелился Максу в голову.

— В Департаменте есть предатель, — сказал он. — Мне нужно знать одно: это ты, Макс?

Макс пристально взглянул в глаза Мэллоуву поверх дула пистолета.

— Сэр, если вы хотите, чтобы я стал предателем, я им стану.

Если намечается спектакль, решил Макс, то он сыграет свою роль.

Они некоторое время смотрели друг на друга, затем Мэллоув с преувеличенной небрежностью бросил на стол заряженный пистолет, все еще нацеленный на Макса, и откинулся на спинку кресла.

— Грядут большие перемены, Макс. И прежде чем они наступят, я должен выявить предателей…

Сердце Макса словно сжала ледяная рука страха, и волосы зашевелились у него на затылке.

— Дрожин мертв?

Мэллоув помолчал и нахмурился, недовольный тем, что его прервали.

— Генерала Дрожина считают человеком, который готов глотать кинжалы только ради того, чтобы убивать врагов, гадя на них. И все же он смертен, подобно всем нам.

— Поэтому я и спрашиваю. Он мертв?

Мэллоув скрестил руки и отвел взгляд.

— Нет. Пока нет.

У Макса перехватило дыхание. Дмитрий Дрожин был его вторым боссом. Дрожин, последний великий патриарх революции, директор Разведывательного упрравления, глава шпионов, сотрудников тайной полиции и наемных убийц. Макс у него на службе совмещал эти три роли, а также, действуя под глубоким прикрытием, шпионил за Мэллоувом. Последняя миссия Макса в космосе, на борту разведывательного корабля «Гефсимания», провалилась потому, что приказы Дрожина противоречили приказам Мэллоува.

И вот теперь он в наручниках. Весьма вероятно, что его, наконец, арестовали как двойного агента. Может быть, Мередит, на которой он женился давным-давно и под другим именем, скоро придется воспользоваться их порцией почвы, чтобы посадить цветы на его могиле.

— Очень плохо, — сказал он в ответ на новость о Дрожине.

Мэллоув наклонился вперед, положив руку на пистолет.

— Что произошло на «Гефсимании»? Я имею в виду Лукинова.

Намек был ясен — ему что-то известно. Отвечай правильно, или он пристрелит тебя. В первый раз Максу пришло в голову, что начальник не играет. Что можно сказать, не выдавая себя? Что знает Мэллоув и о чем лишь догадывается? Макс развел руками — металлические ободки врезались ему в запястья, цепь натянулась. Он ошибся: если он хочет жить, нужно говорить не то, что знает Мэллоув, а то, что он хочет услышать. Но что именно?

— По-видимому, — начал Макс, повторяя официальную версию, — Лукинов попытался повредить корабельный реактор и, потерпев неудачу, покончил с собой.

Мэллоув свободной рукой нарисовал в воздухе спираль, выражая свое мнение об официальной версии.

— Да, но что случилось там на самом деле?

На самом деле Макс застал Лукинова за шпионажем в пользу Мэллоува, удавил его и заглушил реактор, чтобы вернуться домой и сообщить результаты своему тайному боссу. Он помолчал мгновение, пытаясь сообразить, чего боится Мэллоув.