Отряд "Омега"

— Вот, — сказал Карловацкий, — не знаю, что это. Дед говорил, что звать — Карсабала, вроде как бог путешествий. Не простых, а на золотом коне. И еще показал такую штуку, объяснил, как пользоваться. Он сам не пользовался, это только один раз можно сделать. Прикладываешь ее ко лбу и думаешь о том месте, куда тебе надо.

— А почему не пользовался-то? — поинтересовался Мин-хан.

— А она на месте остается. Ты — там, а она — здесь. Мы с дедом много говорили, он мне предложил вместо него торчать. Он улетит, куда хочет, "золотой конь" мне останется. А я подумал: нахрена я там буду торчать? А взять ее с собой — так я же деду обещать должен, что никуда не уйду.

— Обмануть… — хмыкнул Хафизулла.

Карловацкий перестал улыбаться.

— Нельзя. Отшельника нельзя обманывать. Сам потом пожалеешь.

Мария принесла поднос с чашками и чайником.

— О! Чаек! — обрадовался Карловацкий, — Борь, чайку давай…

Борис помотал головой. А Ольга с удовольствием присоединилась к Карловацкому.

— Дунганский отвар. Почему-то его больше любят в Империи. Михаил, так получается, что эти улитки — вроде чертей. Поймал черта, он твое желание выполняет. Не слишком это реально. Я не к тому… Мы сами, вообще-то, прибыли на ней. Но я все равно не понимаю.

— Чего тут понимать?

Карловацкий взял чашку и за один раз отхлебнул половину.

— Система простая. Как с обычными конями. Верхом ездила?

— Да, но…

— Ездила.

— Но лощадь надо приручить…

— А теперь представь, что это не лошадь, а черепаха. Очень пугливая. Она ползет не зачем-то, а от чего-то. И всего боится. Ты когда к ней лоб прикладываешь и думаешь о каком-то месте, она сразу тебя пугается — и оттуда ползет…

Ольга зажмурилась. Снова открыла глаза.

— Нет. Как она ползет оттуда, если она — здесь?

— Ага, вот это мне дед и объяснил. Она сразу всюду. Рождается и умирает она только где-то конкретно. Где ничего нет.

— Скорее, где нет порядка, — уточнил Василий.

— А где он есть? — скривился Карловацкий.

— Но там его вообще нет. А люди живут, и сатиры…

— У нас тоже нет. И мы живем, да еще здорово!

И Карловацкий оглушительно рассмеялся. Василию не было смешно. Он любил порядок. Мало того: он защищал порядок. Но Ольга улыбнулась — наверное, из вежливости.

— И что дальше?

— Что дальше? Дальше все просто. Эта зверюшка, то, что мы видим — как хвостик. А все тело целиком, — Карловацкий сделал круговое движение руками, расплескав остатки чая, — оно всюду. Но вот ты ее пугаешь — и одновременно показываешь мысленно какое-то место. Она оттуда ползет, а тебя, я так думаю, туда, наоборот, засасывает.

Борис мрачно чесал подбородок.

— Это тебе дед так рассказал?

— Нет. Я сам догадался.

— А как пользоваться — тоже сам?

— А вот это — дед.

— А дед?..

— Дед настоящий, — прервал Василий этот допрос, казавшийся ему непристойным.

— Рыбка на бумажке… Мы таких видели. Живьем. И Карсабалу видели.

Карловацкий до сих пор воспринимал совершенно спокойно то, что других бы повергло в шок или, как бедолагу-Максуда, в религиозное помешательство. Но тут он разволновался.

— Карсабала? Бог путешествий?!

И Василий рассказал Михаилу Гавриловичу, как на самом деле выглядит Карсабала. Карловацкий опал, сник от горя. Даже мускулы его, казалось, стали значительно меньше. Мария в ужасе прикрывала рот ладонью, когда Василий подробно описывал эстетический идеал "золотых рыбок".

И тут вмешался Мин-хан. Ласково, даже — заискивающе он поглядел на Василия.

— Ну что, браток, я пойду, наверное.

— Куда?..

И тут Василий понял. Ведь Мин-хан ввязался в эту историю только затем, чтобы вернуться к себе, в Поднебесную Российскую Империю.

Ольга тоже поняла. Но помимо этого, она поняла и кое-что другое.

— Не промажь, пират. Можно легко промазать.

— Как?

— Смотри. Если бы блиды могли двигаться с помощью улиток просто, в пространстве — но они, кажется, не могут. В пространстве эта улитка занимает свое положение, здесь, на кушетке.

— Ну?..

— Если Пурдзан, вот, вдруг захочет на Приап, а отправится отсюда, то он попадет не в свой мир, а в тот, где вместо Земли — Приап.

— Да-да, — радостно вставил Карловацкий — прилетаешь к себе домой, все как всегда, потом окно открыл — а там такое!.. — и он снова оглушительно расхохотался.

Но никто не разделял его веселья, даже Мария. Все сидели, молчали. Наконец, Мин-хан крякнул, встал с пола и пересел на тахту, где лежала улитка. Тахта чуть прогнулась под его весом.

Ароматические палочки продолжали нагружать воздух своей тяжкой сладостью, небо за окном из бледно-свинцового стало голубым. Редкие облака слегка краснели по нижней кромке — от солнца, которое еще не показалось. Блики от золотой улитки смешивались со светом восхода на пестрых лицах богов.

— Мы в Москве. У меня там тоже есть Москва. Мы, вроде, на окраине, на Западе. У меня там уже лес. Я представлю себе лесок к Западу от Москвы. У меня дома. Авось, из леска выйду — и Москва будет. Настоящая. Ну вот, пока, братки. Хорошо побузили.

И Мин-хан приложил улитку ко лбу. Пару секунд ничего не происходило. Василий не знал, огорчаться этому, или радоваться. По идее, полагалось бы огорчаться, но…

Но Мин-хан исчез. После него какой-то миг держалось облачко розового тумана — и тут же схлопнулось. Улитка упала на тахту.

Она работала.

Тут Хафизулла стукнул себя ладонью по лбу.

— Шайтан! Мы же…

— Отбыл Мин Семенович, — констатировал Борис.

— Шайтан! — повторил Хафизулла, — мы же на четвертом этаже. И его не предупредили! Он же… Ну, он, вроде, может с такой высоты прыгнуть. Но когда неожиданно…

— Пора и нам, — Ольга поглядела в окно. Из-за домов поднималось розовое, в потеках облаков, солнце.

— И тоже прийдется прыгать.

— Надо поднять шапку… — начал Василий, но замолчал. Сквозь приоткрытое окно слышался стрекот мотоциклов. Многих и многих мотоциклов.

Василий рванулся к окну. Это были они. Во двор въезжали мотоциклисты в черном. Их уже было человек двадцать, а мотоциклы все прибывали и прибывали, окружая весь дом плотным кольцом.

— Мы их задержим! Вы бегите! Тань! Резеда!..