Отряд "Омега"

— У тебя что-то есть, Индюк. Но ты знаешь, что есть у меня. Отдай Гарика. Я ничего не сделаю, кроме того, что обещал. Я обещал сдать тебя. Или бери ксивы. Двадцать косарей. Ладно. Что молчишь-то?

Борис снова поглядел на часы. Удовлетворенно хмыкнул. И ответил, наконец, Освальду:

— Не называй меня индюком, рыбонька. У меня вообще нет погоняла. Я понимаю, по понятиям полагается. Но я на понятия срал. Мне есть, чем.

— Да? — прищурился Освальд и вдруг побледнел.

Послышался вой моторов. Взвизгнули тормоза, заскрипели шины на асфальте. Снизу по шоссе подкатили две длинных черных машины, сверху — еще две. Из машин стали выскакивать плотные чернобородые мужики в белых тюбетейках. В руках у каждого был автомат. Ни слова не говоря, мужики открыли огонь.

Борис махнул рукой и первым полез вверх по склону. Гарик попытался убежать, но Пурдзан ткнул его кинжалом в спину и заставил лезть вслед за Борисом. Василий подтолкнул Ольгу и Гюльчачай, но все и так уже поняли, что делать.

Борис остановился на выцветшей проплешинке среди сухих стволов. Присел на камень.

— Никого не потряли? — спросил он по-турецки и кивнул Пурдзану, — кончай его.

Гарик разинул рот, но не успел издать ни звука — Пурдзан всадил в него кинжал по самую рукоятку. Быстро выдернул, снова всадил, выдернул. Вытер о траву. Поглядел на Бориса.

— Голову отрезать? Отрежем, кинем этому…

— Долго возиться. А этого уже пристрелили.

— Кто, кстати? — спросила Ольга.

Борис встал с камня. В последний раз посмотрел на часы.

— Талгат. Татарин. В местные крутые лезет. Я ему заранее сказал: ровно в полдень все рыбачьи ублюдки будут на шоссе. Я так и думал, что устроят пакость.

— А если бы без пакости?

— Тогда взяли бы паспорта. Я бы все равно потом прихватил кого-то из селедок, а с Талгатом бы перезабился. М-да. Без паспортов надо мотать как можно скорее. Зарядим тачку. Прямо до Москвы.

Через три часа гремящий всеми суставами старый микроавтобус катил в Москву. Борис договорился с водителем за пятьсот долларов.

До Москвы добрались без приключений. Только украино-российскую таможню пришлось обходить пешком. Василий смотрел через замусоленное окошко на покосившиеся домики и на строящиеся коттеджи из серого кирпича. Все это слабо напоминало шикарные загородные виллы провинции Гиперборея, так же, как и усеянное выбоинами шоссе — Трансвизантийскую Магистраль.

Ольга не интересовалась видами. Почти всю дорогу она проспала на заднем сидении. Только при подъезде к Москве она выглянула в окошко и удивленно ахнула.

— Я здесь была!

— Не мудрено, — пожал плечами Василий, — мы в Гиперборее.

— Нет, не просто была. Ведь здесь… Карту! Карта есть?

Водитель, толстый небритый коротышка в потертом коричневом костюме, не отрываясь от дороги, вытянул из бардачка карту и ткнул пальцем в какую-то точку на ней.

— Шо, заблудилась, дочка? Москва, столица бывшей нашей Родины! Вот!

Ольга несколько секунд удивленно пялилась на неправильный овал, начерченный на карте. Снова посмотрела в окно. Снова на карту.

Василий усмехнулся.

— Узнаешь родные места?

Ольга откинулась на спинку сидения.

— Столица? Интересно. Интересно, — повторила она по-турецки, чтобы не смущать водителя, — сейчас мы проезжаем мое учебное стрельбище. А дальше, у реки, будет монастырь. Я в нем росла. Монастырь Святой Параскевы.

Она снова перешла на русский, спросила у водителя:

— Монастыри в Москве есть?

— Как же не быть? Много.

— А монастырь Святой Параскевы?

— О таком не слыхал.

Однообразные белые дома, похожие на картонные коробки, сменились тяжелыми зданиями из желтоватого кирпича. Борис сказал, что его квартира — на севере Москвы. Поехали через центр.

Некоторое время двигались по набережной, потом выбрались на мост. Ольга ела глазами вывески, прохожих на улицах, даже небо, кажется, вызывало ее удивление. А на мосту она радостно вскикнула.

— Вот же он! Монастырь!

Вдоль набережной извивалась красная зубчатая стена.

— Это не монастырь, дочка, — важно ответил водитель. — Это Кремль.