Берег динозавров [Империум. Берег динозавров. Всемирный пройдоха]

Он изо всех сил заработал ногами, добился того, что еще больше окунулся лицом в ледяную воду, которая прокатилась между его воротником и шеей, прежде чем отхлынуть обратно в озеро при очередном наклоне палубы.

Он завозился еще сильнее, перевернулся на спину и заморгал глазами, чтобы лучше видеть.

Его руки все-таки были на месте — слишком уж сильно они заболели от туго перевязанных кистей.

— Эй, мазурик-то проснулся, — высказался веселый голос. — Может, наступить ему пару раз на морду?

— Подожди, сначала потащим соломинки за девку.

О’Лири затряс головой, вызвав новую волну самых разнообразных болевых ощущений, но слегка прояснил свое зрение. С полдюжины ног в резиновых сапогах стояло под светом фонаря. Над ногами находились такие же неказистые тела. Свайхильда стояла рядом, а руки ее держал сзади мужчина с изрытым оспой лицом и отрезанной мочкой уха. Она неожиданно ударила ногой назад, в удобное для нее место. Заслуживший это внимание человек подпрыгнул и выругался, в то время как его приятели расхохотались.

— Надо же, какая живая, — сказал беззубый матрос с длинными жирными волосами. — У кого соломинки?

— Нет на борту соломинок, — отозвался другой, — Придется взять рыбу.

— Ну, не знаю, — пробормотал невысокий коренастый мужчина с иссиня-черной бородой, которая скрывала все его лицо, кроме глаз, — Никогда не слышал, чтобы за какую-то девку тащили рыбу. Мы должны все делать по правилам.

— Да бросьте вы, ребята, — предложила Свайхильда. — Я как-то привыкла сама выбирать мальчиков. Вот ты, красавчик… — она бросила многообещающий взгляд на самого большого из всей команды мужчину с челюстью, похожей на фонарь, соломенными волосами и фигурой, как у свиньи. — Ты больше всех в моем вкусе. И ты позволишь, чтобы эти недоноски становились между нами?

Выбранный таким образом красавчик изумленно вздохнул, потом ухмыльнулся, расправил свои широкие плечи и выпятил грудь.

— Ну, что же, ребята, вот все и решилось…

Кинжал, брошенный неизвестно чьей рукой, просвистел у похожей на фонарь челюсти, владелец которой подпрыгнул на месте и через мгновение скрылся из виду.

— Ты это прекрати, — скомандовал хриплый голос, Оставь свои бабьи штучки. Мы все делим поровну. Правда, ребята?

Слушая согласованный хор голосов, Лафайет умудрился принять сидячее положение, опершись головой о румпель, находившийся как раз над ним. За ним никто не присматривал и он был просто закреплен в одном положении, держа баркас строго по ветру, надувавшему высокий парус над волнами озера. Лафайет напряг руки: веревки, стягивающие их, были так же прочны, как и стальные наручники. Матросы весело смеялись, поддразнивая Свайхильду, пока один из них зажимал в кулаке несколько копченых селедок, высунув язык на сторону от напряжения. Предмет этой лотереи стоял в совершенно мокрой одежде, прилипшей к ее изящной фигуре, высокого вздернув подбородок и с синими от холода губами.

О’Лири застонал про себя. Хорошим же защитником для девушки он оказался. Если бы он только не настаивал с таким ослиным упрямством, чтобы все было так, как он хотел, они бы никогда не вляпались в эту историю. А сейчас было неизвестно, удастся ли ему вообще унести отсюда ноги живому. Свайхильда предупреждала его, что туземцы с удовольствием скормят его рыбам. Может быть, они оставили его в живых только потому, что еще не успели ограбить, — а затем он отправится в воду с ножом в сердце. А Свайхильда, бедное дитя — ее мечта о большом городе кончится прямо здесь, среди этих головорезов. Лафайет изо всех сил напряг руки. Если бы только ему освободить хоть одну руку, если бы только он мог захватить с собой на дно хоть одну из этих осклабившихся обезьян, если бы только у него была хоть маленькая толика его старых сил концентрировать пси-энергию…

Лафайет сделал глубокий вдох, выдох и заставил себя расслабиться. Хватит биться головой о каменные стены. Он не мог высвободиться из полудюймовых веревок одними только голыми руками — хоть как-нибудь — даже самое маленькое чудо — ничего похожего на то, чтобы вернуться в Артезию или вызвать дракона, или даже получить коробку вкусных конфет по первому требованию. Нет, он согласен на самое крошечное изменение обстоятельств, что-нибудь, все равно что — лишь бы у него появился шанс.

— Это все, о чем я прошу, — пробормотал он, изо всех сил зажмурив глаза. — Хоть один шанс.

«Но мне надо задумать что-то определенное, — напомнил он себе. — Фокусирование пси-энергии — это, в конце концов, не волшебство. Это просто взятие энтропической энергии у Вселенной, с помощью которой можно манипулировать событиями по желанию. Как, например, если бы веревки были слабыми…»

— Но они, отнюдь, не слабые, — сурово сказал он себе. — Нельзя изменить уже известный элемент ситуации. В лучше случае, можно подействовать на событие, которое должно произойти, вот и все. А, может быть, и это не получится.

«В таком случае — если бы на палубе лежал нож, старый ржавый нож, небрежно отброшенный кем-нибудь в сторону. Я мог бы взять его руками и…»

— Эй, проснись, мурло! — прогремел чей-то голос, и носок сапога ударил его в ухо, после чего целые красочные планеты заплясали в глазах Лафайета.

Лафайет проморгался, уловил острый запах сыра и чеснока изо рта наклонившегося к нему матроса. Что-то похожее на колючую проволоку царапало ему шею. Он отвернул голову, почувствовал, что под ним что-то перекатилось. Яблоко, понял он, ощутив запах раздавленного фрукта. И сыр, и колбаски…

Он задержал дыхание. Да ведь это же их корзинка с провизией. Пираты бросили ее на борт вслед за пленникам. А в корзинке был нож.

Лафайет открыл один глаз и проверил, где находятся в настоящее время пираты. Четверо стояли головами друг к другу, тщательно изучая рыбьи головы, торчащие из кулака пятого. Шестой лежал и храпел у их ног, Свайхильда скрючилась на палубе, брошенная туда ударом одного из ее будущих поклонников.

Очень осторожно О’Лири стал ощупывать палубу за собой связанными руками, двигая руки по дюйму в разные стороны. Он нащупал ломоть хлеба, промокший от сырой пасты, второе яблоко, раздавленное ногой. Он потянулся к корзинке, упал на нее спиной, обнаружил, что она пуста. Колбаски лежали наполовину под корзинкой. Лафайет продвинулся еще на шесть дюймов вперед, давя сыр своими лопатками. И пока волны раскачивали корпус баркаса под ним, он, наконец, нащупал пальцами нож. Его пальцы сомкнулись на рукоятке.

Нож был совсем небольшим, с лезвием всего дюйма в 4, но он вполне подходил для задуманного. Матросы все еще увлеченно занимались своей лотереей. Лафайет перекатился по палубе, поднялся на колени, с трудом принял положенно спиной к румпелю. Крепко держа нож, он нащупал крепящие румпель веревки и начал пилить их ножом.

Это были две минуты сплошной агонии, но, наконец, раздалось музыкальное «бенц» и внезапно освободившийся румпель болезненно ударил под ребра Лафайета, поворачиваясь на 90 градусов. В ту же секунду баркас резко накренился, уваливая под ветер. Матросы, для которых все это было неожиданностью, попытались ухватиться за борт, чтобы не упасть. Баркас сильно дернулся, парус обвис, когда ветер ударил прямо в мачту. Заскрипели ванты, парус вновь надулся с треском, напоминающим пистолетный выстрел. Деревянная нижняя балка паруса пролетела по всей палубе точно на высоте человеческой головы, как заметил Лафайет, потому что именно так все 4 матроса были выброшены силой удара за борт, упав в воду с сильным плеском, в то время, как неуправляемый баркас помчался вперед по озеру.

IV

— Бедная твоя голова, — сказала Свайхильда, кладя холодный компресс, сделанный из части ее нижней юбки, на одну из шишек на голове О’Лири. — Эти ребята швырнули тебя, как будто ты мешок с брюквой.

— По-моему, у меня печеная картошка вместо уха, причем той же температуры, — простонал Лафайет. — Разве что не светится в темноте, — он посмотрел вперед сквозь туман, в направлении, в котором вел баркас. — Определенным образом, эти ребята оказали нам услугу, — заметил он. — Нам никогда бы не удалось добраться так быстро на веслах.