Семь смертей Лешего

Но комментировать каждый удар по телу ненавистного братца она побоится, предпочитая торжествовать и злорадствовать молча. Все-таки несколько дней им придется отлеживаться вместе, а у брата руки длинные и тяжелые, и ей может снова здорово перепасть.

…Но это будет потом, позже, а пока он ликовал, душа пела, и песнь ее сливалась воедино с воинственным посвистом ремня, раз за разом сокрушающего очередную, нежную девичью плоть.

Вконец обезумев от боли и безысходности, потеряв от отчаянья разум и чувство страха, не сговариваясь, всем скопом набросились девчонки на него, пытаясь сбить с ног, открыть злополучную дверь и вырваться наружу. Но они просчитались. И хотя численный перевес был на их стороне, они проигрывали во внезапности. Неделю назад, когда они затащили в крапивный куст лишенного штанов пацана, это им удалось во многом благодаря именно внезапности. Сейчас же подобного преимущества они были лишены. Скалящий зубы в недоброй усмешке, размахивающий ремнем пацан, ожидал подобного. Он ждал момента, когда они решатся на штурм, подбадривая их решимость болезненными и хлесткими ударами.

И они, подобно трем рассерженным фуриям, набросились на него, в надежде освободить дорогу и избавиться от дальнейших мучений, которые обещали стать бесконечными. Он встретил их кулаками. Ремень, в пылу борьбы отлетел в сторону, но мальчишка в нем и не нуждался, щедро отвешивая налево и направо смачные оплеухи, сдабривая их увесистыми пинками.

Всего на несколько секунд хватило отчаянного напора, а затем они отпрянули прочь, с синяками и разбитыми носами. Руки у пацана были тяжелыми, а отвешиваемые оплеухи не менее болезненными, чем ремень. Пробиться сквозь них к заветной дверной защелке, не было никакой возможности.

Девчонки, отчаянно скуля, размазывая по перекошенным лицам слезы и кровь, попятились в другой конец комнаты, к окнам. И только упершись в них, остановились. Задержались на мгновение, и тут же в их глазах вспыхнул огонек надежды.

Следящий за передвижением неприятеля мальчишка, сразу распознал мелькнувший в их глазах, замысел. Они намеревались покинуть комнату через окно, благо до земли было недалеко, раз нормальный выход оказался недоступен. Он мог бы помешать им, удрать через окно, но успеха это бы не принесло. Их трое, он не может разорваться на части, перекрыв и окна, и дверь. Кому-то все равно удастся сбежать.

Что будет дальше, известно заранее. Избитые ябеды помчатся к родителям за подмогой. А те, увидя состояние, в котором прибыло домой любимое чадо, выслушав сбивчивый и торопливый рассказ, не мешкая, примчатся сюда, чтобы собственными руками задушить обидчика любимой доченьки. И в том состоянии, в котором прибудут, они будут способны на все. В руки им лучше не попадаться, а потому придется улепетывать отсюда подобру-поздорову. И прятаться где-нибудь до самого вечера, наблюдая за тем, как рыскают по деревне взбешенные родители, подвергшихся воспитательной работе, девчонок.

И просидеть в засаде придется до прихода родителей с работы, что тоже будут жаждать встречи. Бегать от них бесполезно, нужно лишь выждать несколько часов, чтобы отец несколько поостыл в желании спустить с любимого чада шкуру, запороть до полусмерти. Подождать, пока иссякнет поток красноречия, и высохнут слезы на лице зловредной сестрицы.

Хотя в последнем, он сильно сомневался. Маленькая гадина всегда умела пустить слезу в нужный момент. Из-за этого умения, ему доставалось не раз. Из-за нее он неоднократно бывал, наказан и лишен сладкого на десерт. Из-за ее умения лить слезы и придумывать звучащие правдиво небылицы, он неоднократно сидел наказанный дома, в то время как сельская детвора весело смеялась во дворе, и громче всех звучал ее противный смех, усиливающий муки во сто крат.

Он не оставался в долгу перед маленькой сволочью. Всегда, с удовольствием дергал за косички, ставил подножки, толкал, щипал, млея от ее визга и беспомощной злобы. Когда они оставались в доме одни, и ей некому было пожаловаться. Любил подкладывать в ее куклы пауков, садить в кукольный домик пойманных в амбаре мышей. А однажды засунул в ворох платьев, которые она любила перебирать, прежде чем что-то надеть и выйти на улицу, пойманного у реки, ужа.

Такого визга ему не приходилось слыхивать отродясь. Он думал, она никогда не сможет остановиться, и замолкнуть.

Она верещала, как сирена в сельском магазине. Однажды пацаны, играя в футбол, выставили мячом одну из витрин. Остановить дикий вой сигнализации, смог только сельский участковый, примчавшийся к месту событий несколько минут спустя, на своем, канареечного цвета, мотоцикле «Урал».

К его приезду площадка перед магазином была безнадежно пуста, от игравших здесь минуту назад мальчишек. Напуганные звоном разбитого стекла, надсадным ревом сигнализации, пацаны бросились наутек, не дожидаясь дальнейшего развития событий. Умчались на реку, надеясь, что все образуется и невольная шалость, сойдет им с рук.

Веселая возня и бултыхание в воде прогретой летним солнцем, уже через несколько минут выветрили из детских голов воспоминания о досадном происшествии с их участием. Домой они возвращались вечером, в приподнятом настроении, не подозревая о том, что дома их ждет допрос с пристрастием, а также тяжелый отцовский ремень.

Прибыв на место происшествия и оценив увиденное, участковый составил в голове, приблизительную картину случившегося. Злого умысла ограбить магазин явно никто не имел, тем более что был день, когда на улице полно сельчан. Лишь по случайности магазин в это время не работал. Продавщица, она же по совместительству кладовщица, а зачастую и грузчик, когда запьет и загуляет работающий при магазине мужичок, находилась в это время на базе. Пересчитывала должный поступить в магазин товар, готовясь к приемке. Будь она на месте, ей бы удалось если и не отловить, то хотя бы запомнить личности «злоумышленников».

Конечно и он легко справится с этим делом. Нужно лишь расспросить вездесущих старушек, проживающих поблизости, всезнающих и всевидящих. Ничто не могло ускользнуть от их взора, чтобы стать предметом досужего обсуждения. Чтобы вечером, когда спадет полуденный зной, выбраться наружу, погреть старые кости и вдоволь почесать языки, в сотый раз, перемывая кости односельчанам.