Герои умирают

Он невольно делает несколько шагов вперед, а потом поворачивает ко мне вспыхнувшее гневом лицо.

– Кейн, чтоб ты сдох, нельзя же так просто… Игнорируя его, я гляжу на короля и на суд.

– Брось церемонии, твое величество! – громко возглашаю я. – Я пришел. Скажи, чего ты от меня хочешь, и не пускай пыль в глаза.

Я слышу скрежет – окружившие меня рыцари вытаскивают мечи, – но король поднимает руку.

– Ладно, – тяжело роняет он. Затем наклоняется, и его лицо краснеет от прилива крови. – Ладно, ублюдок, скажу. Куда ты делся прошлой ночью? Когда ушел из склада, куда ты исчез?

– Не твое дело. – Черт, я не смог бы сказать ему правду, даже если б хотел.

Я вижу, куда все клонится. Рыцари окружили меня, чтобы не дать мне сбежать.

– Теперь – мое, зараза! – рычит король. – По-моему, ты поперся прямо к Котам.

– Ты рехнулся. – Эх, назвать бы ему настоящего предателя… но я не могу: еще рано. – Ты можешь себе представить, чтобы я пожал руку Берну?

Король встает с кресла с яростным ревом и поднимает кулак, словно желая призвать на мою голову громы и молнии.

– Я знаю, что ты работаешь на Ма'элКота, сволочь! Понял? Я знаю!

В тишине, наступившей за этим криком, слышно хлопанье крыльев вновь прилетевших чаек и отголоски уличного шума за стенами Стадиона. Рыцари вокруг меня недоуменно пере – вглядываются. Должно быть, они никогда не видели короля в таком гневе; я, кстати, тоже. Но на меня орали и погромче, так что этот рык больше на меня не действует.

– Правда? – тихо вопрошаю я. – Может, ты объяснишь, кто это тебе такое рассказал?

Глаза короля наливаются кровью, в горле что-то пощелкивает. Ему явно не хочется, чтобы старина Деофад и рыцари знали о его делишках с Королевскими Глазами.

Ламорак что-то бормочет, слишком тихо, чтобы я мог разобрать все. По губам я читаю плохо, но все же разбираю слова «вопросы» и «отвечать». Король словно бы и не слышал ничего, но тут же говорит:

– Вопросы здесь задаю я, Кейн, а твое дело – отвечать. Ясно?

Я молчу секунду-другую, давая понять, что уяснил его слова, а потом спрашиваю:

– Пэллес жива? Король сжимает зубы.

– Может быть, я неясно выразился…

– Томми сказал, будто вчера Пэллес ранили и схватили Коты. Она жива?

– А я откуда знаю!

– Брось, твое величество. Мы оба прекрасно знаем – откуда. Хочешь, скажу?

Краткий миг он колеблется. Может, собирается приказать:

«Заткните его» – и подать рыцарям знак? Но король отводит глаза.

– Да. Она жива. Уф-ф, слава богу! Я снова могу вдохнуть, и ноша на моих плечах легчает. Осталось только выяснить, что можно предпринять. – Что ты сделал, чтобы спасти ее?

Он выглядит удивленным, словно мысль о побеге даже не приходила ему в голову. Да что такое случилось с этим ее заклинанием Очарования? Или его действие уже кончилось?

– Ну, э-э, тут это, говорят, она у Ма'элКота, он ее допрашивает…

Мой голос наполняется бушующей у меня в груди яростью.

– Тебе, сукин сын, лишь бы ко мне цепляться, вместо того чтобы спасать ее! Да что с тобой случилось?

Если подумать, вопрос неплохой… Король не похож сам на себя, с заклинанием или без него. Вообще-то король мужик разумный и прагматичный. Он знает меня много лет. Он прекрасно знает, что я скорее отрежу себе яйца ржавым ножом, чем сделаю то, в чем он меня обвиняет.

В котелке, который я зову своей головой, появляется еще одна мыслишка: если он действительно хочет ответа, почему он не напустит на меня Ламорака с заклинанием Власти, чтобы тот вытряс из меня всю правду?

Ламорак снова что-то бормочет. Я угадываю слова «посвятить» и «с этим делом».

Король говорит:

– Я не могу посвятить тебя в свои планы, пока мы не разберемся с этим делом.

Ах ты, мерзавец…

Мне становится ясно.

Ламорак не может околдовать меня, потому что не умеет творить больше одного заклинания за раз.

Ладно, хватит логики.

Может, я и не должен решать каждую проблему кулаками… но иногда ситуация требует применения силы, чтобы постоять за правое дело.

Я не улавливаю последних слов короля, а между тем все вокруг глядят на меня в ожидании ответа. Я встряхиваю головой.

– Прошу прощения, задумался. Можно повторить?

– Я сказал… – тянет король.

Но я снова не слышу его слов, потому что, когда все взоры вновь устремляются к нему, я разворачиваюсь и бью пяткой в скулу рыцаря справа от меня. Кость трещит, человек взлетает в воздух и свергается на стоящего позади товарища.

Минус два, осталось десять.

Я не собираюсь выключать их всех и бежать с арены. В течение следующей доли секунды никто не двигается, ибо не осознают, что я сделал. Томми приходит в себя быстрее других, но он единственный, у кого меч обнажен. Не успевает он схватиться за рукоять, как я прыгаю и хватаю его за запястье. Резкий поворот и удар второй рукой ломают кость предплечья. Это сложнее, чем сломать локоть, но Томми мне нравится, и я не хочу калечить его.

Сломанная кость протыкает тело, и парень кричит, падая на колени. Я переношу свой вес на другую ногу и с размаху бью его в ключицу, словно теннисист в бекхенде. Томми падает на рыцаря, стоящего прямо передо мной, заливая его лицо кровью из сломанной руки. Они оказываются на земле.

Остальные рыцари колеблются. Никто не хочет первым оказаться в пределах моей досягаемости, и теперь я могу добежать до возвышения. Чувствую боль в раненом колене. Когда я оказываюсь возле девятифутовой стены, оно выражает свое неудовольствие, подогнувшись как раз в тот миг, когда я собираюсь прыгнуть.

Едва успеваю сбавить скорость перед тем, как врезаться в стену. Времени на вторую попытку у меня нет: рыцари уже явились по мою душу.

Первый из них пытается замедлить бег, когда видит, что я поворачиваюсь к нему, но – увы – уже поздно. Я подпрыгиваю и ставлю ему подножку, одновременно нанося удар в затылок. Рыцарь летит головой вперед, врезается в стену и падает на колени.

Остальные рассыпаются, пытаясь зайти сразу с нескольких сторон. Их оглушенный товарищ трясет головой, стоя на четвереньках у основания стены, и я использую его как ступеньку: прыгаю ему на спину и, не дожидаясь, пока он поймет, что происходит, запросто вскакиваю на верхушку стены и спрыгиваю по другую сторону.

– Схватите его! Убейте! – кричит Ламорак, и нотка паники в его голосе заставляет мою кровь быстрее бежать по жилам.

Я встаю на ноги у самого нижнего ряда сидений. Надо мной возвышается Деофад, поднявший свой зачарованный меч по имени Лютен. Лезвие меча светится белым, словно сталь в кузнечном горне.

Я не желаю общаться с этим старым перцем, поэтому отпрыгиваю и качусь по земле, в то время как его меч опускается и высекает каменную крошку. Я вскакиваю на недоступном для него расстоянии и бегу к королю и Ламораку. Король безуспешно силится схватиться со мной. Это глупо – он не вооружен и, если бы не заклинание Ламорака, никогда не полез бы на меня с голыми руками.

Когда мы сталкиваемся, я падаю на колени и бью его под ребро, чтобы он по инерции перелетел через меня. Король катится по ступеням, а я бегу дальше.

Пока подоспевший Деофад помогает королю встать, я достигаю цели.

Лицо Ламорака белее мела.

– Кейн… – шепчет он, и в его глазах появляется отсутствующее выражение, как у человека, находящегося в мысленном зрении. – Не надо…

– Заткнись.

Я выдаю ему правый хук в челюсть, прямо под ухом, и сустав послушно трещит у меня под рукой.

– А ну, без глупостей! – Я трясу его за шиворот. – Я с тобой еще не закончил. Ну, поколдуй еще! Давай! Он прикрывает руками голову и отводит глаза.

– Нет, – с трудом произносит он, – нет, пошалуйста, не надо, ты мне шелюсть шломал.

Я поднимаю кулак и медленно считаю до десяти, вспоминая, почему я должен оставить его в живых.

Когда я досчитываю до восьми, король кричит:

– Стой, Кейн! Всем стоять! Проклятие! Никому не двигаться!

Наступает долгое молчание. Я не свожу глаз с Ламорака. Если он попытается войти в мыслезрение, я его вырублю.