Демон Сократа

– Иди сюда.

Я подошел.

Ия, улыбнувшись, присела на сухую коряжину, торчавшую над берегом ручья, и я мгновенно узнал пейзаж.

Заросший травой овраг, зеленые, политые Солнцем склоны, деревянная лестница с выщербленными ступенями, наклонно уходящая вверх, в белизну смыкающихся берез…

Конечно, та фотография могла быть сделана только тут.

– Что с тобой?

Я усмехнулся:

– Да так… Вспомнил…

– Ты шел так, будто боялся задавить случайного муравья, – Ия улыбнулась.

Она, как всегда, была спокойна. Ее глаза манили, радовали, но сама она ничем не выдавала своего внутреннего состояния. Если бы не копейка, лежащая в моем нагрудном кармане, я мог бы подумать – мы с нею не разлучались ни на час.

Но это было не так. Ия сказала:

– Я читала твою книгу. – Она, кстати, нисколько не удивлялась тому, что я стою перед нею. – Мне понравилось. Только почему вдруг ты взялся описывать чукчей?

В ее вопросе таился некий затаенный смысл. Я возмутился:

– В моем романе действуют не чукчи. Чукчи там появляются только в третьей части. А в основном речь идет о юкагирах.

– Это все равно… – Она улыбнулась, прощая мне мое возмущение. – Все равно семнадцатый век… Зачем ты полез так далеко? Ты же всегда писал о нашем времени.

Я усмехнулся. Я не мог понять, как Ия могла натянуть на себя такое узкое вязаное платье. Может, сзади есть молния?

И пробормотал, теряясь:

– На такой вопрос трудно ответить.

– Разве?

– Ты тоже считаешь, что вся литература о прошлом – вранье?

– Это не имеет значения, – Ия всегда отвечала прямо.

– Для кого?

– Предположим, для меня. Ты ведь не обидишься?

Я обиделся.

Ия, не вставая, потянула меня за руку и посадила рядом. Потом мягко провела ладонью по моему виску.

– Ты постарел. Или возмужал. Это тебя не портит.

– Ты помолодела. Ты стала еще красивее. Тебя это тоже не портит, – ответил я в унисон.

– Ты звонил мне?

Я кивнул.

– Наверное, ты звонил и Андрею Михайловичу?

Я усмехнулся:

– Ты же знаешь, и то и другое приводит к одному результату.

– Юренев?

– Да.

– Ему ты звонить не стал?

– Конечно. Но он пришел сам. Я его видел.

Ия кивнула:

– Я знаю. Иногда я неделями живу у Андрея Михайловича.

– У Козмина? – вспыхнул я. – Тогда почему меня все время направляли к Юреневу?

Ия мягко улыбнулась, ее прохладная рука лежала в моей ладони:

– Ты все хочешь знать сразу. Так не бывает.

И все это время она рассматривала меня. Не нагло и беззастенчиво, как Юренев, но внимательно, вникая в каждую мелочь. Что-то ее беспокоило. Она ничем не выдавала этого, но я почувствовал – что-то ее беспокоит. Потом она облегченно вздохнула и положила руку мне на грудь:

– Ты все еще таскаешь в кармане копейку?

Я растерялся, я никак не ожидал такого вопроса:

– Да.

– Можешь выбросить. Я тогда ошиблась.

Я окончательно растерялся:

– Вы что, впрямь научились читать чужие мысли?

– Это несложно, – сказала Ия со вздохом.

Она вытянула руку перед собой, и на раскрытой ладони сверкнула монетка.

Я, вздрогнув, схватился за нагрудный карман.

– Эта она, не ищи, – сказала Ия печально. – Ты тогда здорово нам помешал. Там, на Алтае. Но сейчас и это не имеет значения.

– Помешал? – не понял я. – На Алтае?

Она кивнула, все так же печально рассматривая монетку.

– Чем помешал?

– Не надо об этом…

Она медленно вытянула руку над тихим ручьем. Монетка блеснула и исчезла в воде.

– Фокусники… – пробормотал я, но впервые за последние сутки мне было в Городке хорошо, впервые я не пожалел, что остановился здесь.

– Оставь… – Ия обхватила колени руками и внимательно посмотрела на меня. – Почему ты все же взялся за чукчей?

– За юкагиров, – терпеливо поправил я. – За первых сибиряков. За первых русских в Сибири.

– Но и за чукчей тоже, – почему-то для нее это было важно.

– О них там совсем немного.

Не знаю, почему я спросил:

– Знаешь, сколько страниц занимает история освоения Сибири в школьном учебнике?

– Не знаю.

– Всего одну. Ермак, разумеется. Дежнев, Хабаров, кажется, Атласов.

– Этого мало?

– А ты как думаешь? – удивился я.

Она пожала круглыми вязаными плечами:

– У меня не государственный ум. Я не историк.

Снова заболело сердце. Равнодушие Ии к истории ничуть не удивило меня, и все равно это было неприятно.

– Как ты себя чувствуешь?

Я тоже пожал плечами. Я чувствовал себя скверно. Стоило мне заговорить об истории, как вернулась боль. Эта боль пульсировала в висках и в сердце.

– Сейчас легче? – Ия прохладными узкими ладонями сжала мне виски.

– Легче…

Я задыхался:

– Сейчас отпустит…

Меня действительно отпустило.

– Часто у тебя так?

– Часто. Но обычно ночью. Днем это впервые… Наверное, недоспал сегодня… – Я настороженно прислушивался ко все еще бьющемуся с перебоями сердцу. – Наверное, не выспался.

– На тебе лица нет.

– Ничего… Все прошло…

Ия ласково провела рукой по моему горячему, вмиг взмокшему лбу:

– С тобой давно так?

– Два года.

– Два года… – откликнулась она как эхо.

– Только не впадай в задумчивость, – попросил я. – Когда ты впадаешь в задумчивость, ты куда-то исчезаешь. Я не хочу, чтобы ты исчезла.

– Я не исчезну.

Мы засмеялись.

– Как это у тебя получилось? – спросил я. – С монеткой. Как она оказалась у тебя в руке?

– Ты ведь сам говоришь – фокусники. Мы здорово на этом поднаторели.

Она улыбнулась, глядя на меня так, как умела глядеть только на Алтае.

– Хорошо, что ты приехал. Мы ждали тебя.

– У вас тут крыша поехала, – я опять почувствовал приступ упрямства. – Я не собирался сюда приезжать. Я приехал совершенно случайно. Никто из вас не мог знать, что я приеду.

Мне хотелось обнять Ию. Потому я и грубил.

Она засмеялась.

Просто засмеялась, и мне сразу стало легче.

Я видел Ию, я к ней прикасался, – это было хорошо.

Я не знал, увижу ли ее завтра, позволит ли она себя поцеловать, – это было плохо.

И еще…

Я не знал, говорить ли ей о странных фотографиях, особенно о той, где мы с нею изображались целующимися именно в этом овраге.

Я невольно осмотрелся. Наверное, надо сказать.

И сказал.

Ия не удивилась:

– Фотографии в гостинице?

Я не стал крутить:

– Помнишь Славку? Ну, фотокор, с тощей шеей. Выглядит, как пацан, но на самом деле он мастер. Я отдал фотографии ему. Он обещал проверить – не подделка ли?

– Не подделка, – сказала Ия. – Фотографии надо забрать.

Она вдруг улыбнулась:

– Перепугал, наверное, мальчишку. «Мастер»… И вообще… – Ее синие глаза притягивали, смеялись. – Хорошо, если в таких случаях ты будешь сперва советоваться со мной или с Юреневым.

– С тобой, – сказал я быстро.

– Ну, пусть со мной, – послушно откликнулась Ия. Но, подумав, добавила печально: – Но лучше все же с Юреневым. Он сильней.

Глава VIII

Телефон, швейцар, хор женщин

– Пойдем…

– Куда?.. – Я и думать не мог, что вспомню Ию так быстро.

– Хочешь, к тебе… В гостиницу…

– Хочу. Только там швейцар.

Мы рассмеялись.

– Не завидуй швейцару, – сказала Ия. – Его Юренев гонял вокруг квартала. Сперва пил с тобой, а потом гонял швейцара. Чем-то швейцар не показался Юреневу.

– Наверное, наглостью.

– Нет, – сказала Ия, – этот швейцар просто боится Юренева.

– Такие никого не боятся.

– Нет, ты не знаешь…

Ия задумалась:

– Если будешь сегодня гонять швейцара, помни, он, конечно, нагл, но уже не молод.

– Обещаю.

Мы шли, вдруг останавливаясь, чтобы поцеловаться. Вверху, пусть на пустой, но улице, это пришлось оставить, зато мы прибавили шаг.

Швейцар на входе в гостиницу стоял все тот же – мордастый, тяжелый. Он взглянул на нас подозрительно, но, узнав Ию, впустил.