Culex pipiens versus Homo Sapiens

Ситников Константин

Culex pipiens versus Homo Sapiens

К.И.Ситников

CULEX PIPIENS VERSUS HOMO SAPIENS *

1.

Страшное произошло в Н-ской области. Лето выдалось необычайно комариное. То есть настолько, что притерпевшиеся ко всему жители старинного городка К..., небольшого областного центра, не знали, что и думать. Июнь уж был в разгаре, а чистые лесные озера стояли непривычно пустые, и не мчались по субботним утрам через железнодорожный переезд в стареньком мотоцикле капитан милиции Тимофеев и клюющий носом под полостью тощий дядька его с торчащими из люльки антеннами удилищ, и будто корова старухи Евтеевны слизнула с полок магазинов дорогие импортные репелленты, которые так и томились теперь в приготовленных, да и брошенных в прихожей туристических рюкзаках, потому как репелленты репеллентами, а комары, знаете, сами по себе. Пусто стало в живописных окрестностях К..., на речке Ужовке и в рощицах, и только городской житель, в своей ли двухкомнатной квартире, в служебной ли конторе, яростно хлопал себя по шее и по щекам, словно в порыве самобичевания, и взвивался с места от невыносимо тонкого комариного писку, как стриженый мальчишечка при звуках побудки, и с остервенелым наслаждением, кряхтя и постанывая, расчесывал, расчесывал, расчесывал. Их, волдыри, родимые. Что уж говорить о простых людях, если даже губернатор области Валентин Петрович Зощенко подъезжал к двухэтажному, в стиле советского классицизма, зданию администрации на черном своем "мерседесе" с опущенными, несмотря на духоту, стеклами и, страшно сказать, бежал рысцой к спасительным дверям, прикрывая лицо кожаной крокодиловой папочкой. Никто не мог сказать ничего вразумительного о причине столь небывалого расположения этих мелких кровососов, и даже специалисты госсанэпиднадзора только руками разводили.

2.

Не только за комаров болела голова у Валентина Петровича. Близилось время губернаторских выборов. И уже слетались в область ясны соколы да белы лебеди. Вот показалось в овальном проеме "Руслана" широкое, рябое лицо, оскалилось в приветственной улыбке перед немногочисленными камерами, и башмаки на толстой подошве пошли сотрясать дырчатые ступеньки трапа. Генерал принял в свои широкие объятия встречавших его полковника Кравченко и майора Ковалева, прихватив еще парочку чинов помельче. Они погрузились в машины и умчались с аэродрома на загородную дачу начальника военного округа. Дача находилась в заповедной лесной зоне на территории городского водозабора. То были двухэтажные бревенчатые хоромы с рубленым коньком на крыше и резными наличниками на окнах. Добрая часть соснового леса была обнесена высоким дощатым забором, и по огороженной территории разгуливали три немецких овчарки. Створы серых железных ворот разошлись в стороны, и мальчишка с автоматиком на боку козырнул генералу из стеклянной каптерки. Начальник военного округа в звании генерал-майора встречал высокого гостя у крыльца дома. Это был сухой старичок с прихромом на левую, простреленную на охоте, ногу. Звали его Никифор Парамонович Войсковой. - Пожалуйте, пожалуйте, Александр Иванович, - говорил Никифор Парамонович, припрыгивая на здоровой ноге. - А мы вас ждали, так ждали. Тут на крыльцо вышла и молодая хозяйка дома, с лебединою плавностью движений, с приветливою улыбкою на полных, манящих, как спелая малина, губах. Она подала генералу руку, с той милою простотою, которая выказывает истинное достоинство русской женщины, и все прошли в гостиную, где уже были накрыты столы. Никифор Парамонович был большой любитель разносолов. Он держал чудо-повара, старика без возраста, с длинным носом и белесоватыми навыкате глазами. В тот вечер у Никифора Парамоновича подавали: борщ с грибами и солянку на сковороде, пирог со свежей капустой и цыплятами, пирожки с раками, молоки жареные, рябчиков в сметане и сома под соусом провансаль. - Нынешней молодежи подавай только шашлыки, а что шашлыки? -говорил Никифор Парамонович. - Забава! Это, я скажу, только в полевых условиях шашлыки. А ты мне с тонкостью, с тонкостью подойди. Вот мой повар Филипп, он тебе в июне мясного не подаст, не-ет, не подаст. А почему? Потому что научен. Генерал благодушно похлопывал его по плечу, на что Никифор Парамонович рыдающим голосом отвечал: - Ты мне с тонкостью, с тонкостью!.. Домашние водки, наливки и ликеры подавала сама хозяйка. Она слова лишнего не молвила в весь вечер, и веяло от нее такою загадкою, что у генерала словно коровье масло в душе растопили. - Александр Иванович, свет мой! - в самый разгар застолья вскричал вдруг Никифор Парамонович, вскакивая на свои полторы ноги. - Полюбил я тебя, всем сердцем своим полюбил. Нет у меня от тебя секретов боле. Идем! А вы стой, - прибавил он, грозя пальцем молодцам генерала, принявшимся было тоже подниматься из-за столов. Он весь так и светился хитростью и торжеством, как блин на масленицу. - Ну, показывай, показывай, что тут у тебя такого, - добродушно гудел генерал, придерживая под локоток слабо перебиравшего по полу ногами Никифора Парамоновича. - Чш-ш-ш, - прикладывал палец к губам старичок. - За это по головке не погладят, не-ет, не погладят... Они вышли во двор. В ночном воздухе тонко зудели комары. Здесь, в чистом сосновом лесу, их было еще не так много, и все же генерал загребал их с бычьей шеи широкой ладонью и добродушно стряхивал на землю. - Комарики тут у вас, Никифор Парамонович, - заметил он. Тот ничего не отвечал, глазки хитро прищурены. - Вы, небось, думаете, мы тут на бобах сидим, а, свет вы мой Александр Иванович? Ан нет! - вдруг сказал он и рассыпался сухим мелким смешком, похожим на кряхтенье. - А вы-то уже поверили, и-и, Александр вы мой Иванович, тут-то и поверили. Ну, пойдем, пойдем, не буду вас больше томить. Возле насыпного холма они остановились. В ночных сумерках генерал различил кирпичную кладку и бронированную дверцу. Дверцу на стук отворили изнутри, Никифор Парамонович заговорщически подмигнул генералу сначала одним глазом, потом другим и величественным жестом пригласил его войти. Внутри холм оказался полым, и в нем устроен был бункер и личная пусковая ракетная установка Никифора Парамоновича Войскового. Старший лейтенант и двое сержантов несли круглосуточную вахту, сменяясь через восемь часов. На пульте управления в зеленоватом свечении дисплеев, под стеклянным колпаком, чернела красная кнопка. Пока генерал разглядывал все это хозяйство, задребезжал аппарат внутренней связи. - Вас, товарищ генерал-майор, - звонким голосом сказал молоденький лейтенант. - А кто это может быть в такой час? - Никифор Парамонович принял трубку, послушал, наклонив голову, и вдруг закричал: - Да идем мы уже, идем. - Супруга, - довольно сообщил он генералу. - Бранится, что забиваю вам голову всякой ерундой. Вот баба! - проговорил он с каким-то даже восхищением. - Пожалуй, и вправду пойдем. С того момента генерал полюбил Никифора Парамоновича как отца родного. Уже вернувшись за стол, уже наливши другую румку домашней водки, глядя на его хитро подмигивающее личико, он восхищенно крутил шеей и вопрошал шепотом на весь дом: - Скажи, Парамоныч, зачем тебе это... ну, это?.. На что Никифор Парамонович неизменно прикладывал палец к губам и громко шипел: - Чш-ш-ш!.. чш-ш-ш!

3.

Сокол прилетел на крыльях ночи. Был он по обыкновению раздражен и придирчив, а когда узнал, что его прибытие, ввиду позднего часа, не будет освещено на местном телевидении, мелкие черты его лица сложились в брезгливую гримасу, а острый кончик верхней губы обиженно задергался. В сопровождении молодых людей с крепкими бритыми затылками он проследовал в машину и за всю дорогу не провещился больше ни словом. По дороге случилось дикое происшествие. Вдруг начала догонять их... "бээмпэшка". На ее броне, гогоча и улюлюкая, сидели здоровенные парни в тельняшках и беретах. Это Владимир Волкович уже потом разглядел, что они были в тельняшках и беретах, когда десантники остановили их предупредительным хлопком из пушки и, спешившись, стали заглядывать в окна. Парни были совсем молодые, лет по пятнадцати-шестнадцати, и вроде даже не шибко пьяные. Положение было пренеприятнейшее. Но тут его шеф-телохранитель что сделал? Открыл окно, взял ближайшего парня за тельняшку и, притянув к себе... поцеловал его взасос, да не куда-нибудь, а прямо в глаз! Засос этот был такой силы, что паренек мигом глаза своего лишился, а шеф-телохранитель, сплюнувши глазное яблоко себе в ладонь и показавши его пареньку, опустил эту гадость ему за оттянутый ворот и отшвырнул парня прочь. Бритоголовые вышли из машины и неторопливо положили остальных хулиганов мордами в асфальт. Оказалось: то были "десантники" из юношеского десантного отряда, расположившегося летним лагерем в бывшем пионерском лагере, а ныне туристической базе "Молодость". В отряде было две списанных "бээмпэшки", вот одной из них шутники и воспользовались для своих забав. Самое забавное, однако, заключалось в другом. Именно этот лагерь, являвшийся оплотом местной Либерально-демократической партии, и должен был стать временной резиденцией Владимира Волковича. Владимира Волковича ждали с хлебом-солью. Выскочив из машины, Владимир Волкович подносик из рук начальника лагеря выпнул, а самого его схватил за волоса и принялся таскать по всей территории. Через полчаса всех построили на стадиончике бывшего пионерского лагеря в каре и, в свете прожекторов, провинившихся "десантников", раздетых догола, подвесили за ноги на турникетах в назидание остальным. Самому начальнику лагеря Владимир Волкович пообещал: "Ты у меня говно жрать будешь, если завтра же не загладишь. Распустил сопляков, ... ... ...!" Шептались, что начальник лагеря всю ночь пытался дозвониться до губернатора области Валентина Петровича Зощенко, к утру дозвонился-таки и слезно умолял его разрешить ему завтра устроить во время массовых гуляний показательные выступления его ребятишек, надеясь хотя бы так искупить свою вину перед Волковичем, на что получил немедленный и решительный отказ. Однако, как показали дальнейшие события, вину свою он все же искупил. С лихвой.