Господь жесток

Робинсон Спайдер

Господь жесток

Спайдер РОБИНСОН

ГОСПОДЬ ЖЕСТОК

Ее еще не было видно, но уже вовсю воняло. Когда же я на нее все-таки набрел, зрелище оказалось шокирующим. Она сидела в рыжевато-коричневом пластмассовом кресле с откидывающейся спинкой, зафиксированной в нижнем положении. Кресло стояло в гостиной у большого занавешенного окна. На пластмассовом столике - электронные часы, дюжина нераспечатанных пачек сигарет "Питер Джексон", стеклянная банка, наполненная спичечными коробками, пустая пепельница, пузырек с кокаином и мощная лампа ватт в сто пятьдесят. Лампа освещала ее с убийственной четкостью.

Она сидела совершенно голая. И была бледна, как ванильный пудинг. Свалявшиеся волосы, ненакрашенные, неухоженные ногти: одни слишком длинные, другие сломаны... Перепачкалась ужасно, чуть ли не плавала в жуткой луже мочи вперемешку с другими испражнениями. На подбородке, груди и ребрах виднелись следы запекшейся рвоты; кресло тоже было загажено.

Но это еще не все ароматы. В основном пахло свежевыпеченным хлебом. Так пахнет от людей, умирающих голодной смертью. Я решил, что увижу парализованного старикашку или ему подобного.

С виду ей было лет двадцать пять.

Я встал туда, где меня можно было видеть, но она не отреагировала. И к лучшему, потому что я заметил нечто ужасное. Прежде всего, ее улыбка. Говорят, когда над Хиросимой взорвалась бомба, тени некоторых жителей навсегда остались на стенах домов. Так и в мою память врезалась эта улыбка. Мне даже говорить о ней не хочется.

Но больше всего меня поразило другое. С того места, где я стоял, была видна тройная розетка, вделанная в стену под окном; в нее были включены лампа, часы и... ОНА!

Конечно, я знал про вживленные электроды - они отняли у меня близкого друга и двух знакомых - но я никогда не видел их в действии. Такими вещами в компании не балуются и, как правило, посторонние могут видеть только накрытый простыней труп, который несут на носилках к машине "Скорой помощи".

Трансформатор лежал возле кресла на полу, там, где она его уронила. Он был включен на непрерывную стимуляцию вместо того, чтобы давать один раз в час пяти-, десяти- или пятнадцатисекундные серии импульсов. Такой режим обязательно предусматривается для всех подобных электроприборов, и чтобы его нарушить, требуются какие-то инструменты. Скажем, пилка для ногтей. Длинный провод, отходивший от розетки, был весь перекручен. Второй уходил под кресло, но я прекрасно знал, где он кончается. Провод шел к ее спутанным волосам, к макушке, и на его конце красовался крошечный штепсель. Разъем был имплантирован в череп, и тонюсенькие проводочки змеились по влажному, студенистому мозгу к гипоталамусу, к месту, где расположен главный центр удовольствия. Она не выходила из состояния предельного экстаза как минимум пять дней.

Я, наконец, очнулся и приблизился к ней. И это меня удивило. Тут она заметила, что в комнате кто-то есть, и ее улыбка стала еще шире. Я казался ей потрясающим. Очаровательным. Ее лучшим любовником. У меня не было сил смотреть на эту улыбку. Тут я заметил тоненькую пластиковую трубку в уголке ее рта. Прикрепленная кусочками лейкопластыря к подбородку, шее и плечу, она спадала ленивым полукружьем, а конец трубки находился в большом пятилитровом сосуде для охлаждения воды. Женщина явно намеревалась продлить свою агонию. Она решила умереть от голода, а не от жажды, хотя это оказалось бы куда быстрее. Вспомнив о воде, она в любой момент могла отпить глоток, ну, а если забывала о жажде, так и черт с ней!

Вероятно, мои намерения отразились на физиономии и дошли даже до нее; во всяком случае, улыбка начала потихоньку сползать с лица. Для меня это послужило последним толчком. Я рванулся вперед, и выдернув вилку из розетки, осторожно отступил назад.

Ее тело не напряглось, как от электрического разряда. Оно и без того находилось в таком состоянии вот уже несколько дней. Нет, с ним случилось совершенно иное, но эффект был не менее потрясающим. Она вся обмякла. Заморгала. Сползла вниз. "М-да, - подумал я, - бедняга еще не скоро сможет пошевелить хотя бы пальцем..." И тут она мне врезала. Встала и, прежде чем я успел опомниться, расквасила мне нос. И тут же заехала мне в висок. Какое-то время мы колошматили друг друга. Я все же сумел удержаться на ногах и не упасть. Потом она повернулась и схватила лампу. Но шнур был прочно прикреплен скобкой к полу. Тогда она, наступив на него, дернула, и, отодрав, пошла на меня в кромешной тьме, высоко подняв лампу. Я успел сделать выпад, и, угадав, в какую сторону она качнется, ударил ее в солнечное сплетение. Она только произнесла "Уф!" и рухнула.

Я дотащился до кушетки, сел, ощупал свой нос и потерял сознание.

Провалялся я в отключке, похоже, недолго - кровь на вкус была свежей. Очнулся с ощущением, что мне срочно нужно что-то предпринять: человека, который умирает от голода, испытывая при этом бесконечное возбуждение, не рекомендуется бить поддых. Я вскочил на ноги.

Стало чуть светлее, на небе за окном выглянула луна. Женщина лежала на спине, вытянув руки вдоль туловища и совершенно расслабившись. Ее грудная клетка вздымалась и медленно опускалась. По жилке на горле можно было четко определить пульс. Я встал возле нее на колени, она начала храпеть, глубоко и мерно.

Я получил возможность кое о чем поразмыслить. Удивительно, что мой неожиданный порыв не оказался для нее роковым. Может, в моем подсознании действительно таилось желание ее убить? Пятидневное "торчание" на этих проводах вполне могло ее укокошить, не говоря уже о том, что я так неожиданно прервал бедняжке "кайф"... Я поерошил ее всклокоченные волосы и нащупал разъем для электродов. Если уж она не повредила ткани, выдирая провода, то никаких других, более серьезных нарушений, вероятно, нет... Я еще раз ощупал голову женщины, но повреждений не нашел. Лоб ее покрылся липкой испариной. Калом теперь воняло гораздо сильнее, чем свежевыпеченным хлебом.

Нос у меня пока не болел, но здорово распух. Мне не хотелось к нему прикасаться. Думать о нем - и то было противно. Рубашка намокла от крови. Я швырнул ее в угол. Мне стоило немалых сил, чтобы поднять лежавшую женщину. Она была на удивление тяжелой, а ведь мне приходилось перетаскивать и пьяных, и покойников. Из гостиной я попал в холл, а все холлы, как известно, ведут в ванную. Шатаясь, я неуклюже поплелся туда, и когда вокруг стало еще темнее, сердце у меня забилось, как сумасшедшее, а нос "ожил" и заболел, так что хоть кричи. Я чуть не уронил свою ношу и не поднес руки к лицу: искушение было огромным. Однако вместо этого я заскулил, точно собака, и пошел дальше. Детское ощущение: из носа течет, поэтому плакать нельзя... Подходя к дверям, я всякий раз распахивал их пинком. Наконец, мы попали в небольшое помещение, выложенное кафелем. Выключатель находился на обычном месте, я надавил на него плечом, и комнату залил свет.

Огромная ярко-синяя ванна, в изголовье подушка из пенистого пластика, нескользкое дно... Синяя раковина с какими-то финтифлюшками, вся заставленная туалетными принадлежностями, загаженная сигаретными окурками и осколками зеркала, выпавшими из настенной аптечки. Синий унитаз с поднятой крышкой. Дорогой коричневый коврик на полу. Весы в дальнем углу. Я приложил немало усилий, чтобы не уронить женщину, когда сажал ее в ванну. Голову пристегнул специальным ремешком. Придерживая женщину за ноги в стороне от струи, отрегулировал воду и отправился на поиски выпивки.

Выбор оказался богатым. На кухне удалось обнаружить бутылку "Метаксы". Стараясь не подносить ее близко к носу, я осторожно сделал глоток. Мне показалось, что я отпил жидкого газа для заправки зажигалок, причем горячего, и меня прошиб пот. Я нашел бумажные полотенца и на обратном пути в ванную использовал чуть ли не все, очищая стул и ковер. Из пластиковой трубки лилась вода, уже натекла целая лужа. Я шагнул в нее и перекрыл кран. Вернувшись в ванную, увидел, что вода уже покрыла вспученный живот женщины, под которой было полно грязи. Мне пришлось три раза сменить воду, пока я не отмыл грязнулю как следует. Найдя под раковиной шланг, надевавшийся на кран, привел в порядок ее волосы.