Растяжение сна (ЛП)

Рейнольдс Аластер

Растяжение сна

Аластер Рейнольдс

РАСТЯЖЕНИЕ СНА

Перевод Е. Лебедева

Космовики рассказывают людям, что самое худшее в межзвездных перелетах - это пробуждение. Думаю, они правы. Они снабжают нас грезами, в то время как машины согревают наши тела и картографируют их, выискивая поврежденные клетки. Мы не чувствуем ни беспокойства, ни страха: плаваем в сгенерированных фантазиях, оторванные от самих себя.

В моем сне ко мне присоединилось кибернетическое имаго Кати, моей жены. Мы очутились внутри созданного компьютером сенсориума. Я был насекомым и ощущал у себя шесть тонких лапок, которые доставили меня в просторную, полную суеты комнату. Там находились четыре рабочих муравья, скорчившиеся в жестких, механических позах. Сложным, фасеточным зрением я разглядывал новых приятелей, наблюдая за тем, как ближайший из них откладывает из своего брюшка жемчужные яйца. Новое, интуитивное чувство подсказывало мне, что внутри меня тоже имеется готовое яйцо.

- Среди них мы - боги, - сказал я имаго своей жены.

- Мы - Myrmecia gulosa, - раздался у меня в мозгу ее шепот. - Муравей-бульдог. Видишь королеву и ее крылатого самца?

- Да.

- Те похожие на червей штуковины в углу камеры - это личинки королевы. Ее работник собирается их кормить.

- Кормить чем?

- Своим яйцом, милый.

Я повернул к ней гладкую, снабженную жвалами голову.

- Это и мне предстоит?

- Конечно! Долг рабочего - извечно служить своей королеве. Естественно... ты можешь покинуть эту среду, если захочешь. Однако тогда тебе придется остаться в криосне еще на три часа.

- Три часа... С таким же успехом, это могут быть и столетия, - сказал я. - Значит, сменим обстановку. На что-нибудь чуть менее чуждое.

Мое имаго развеяло сценарий и всю вселенную вокруг. Я парил в белом лимбе, ожидая свежих сенсорных раздражителей. Вскоре у меня появились восемь покрытых присосками осьминожьих рук, которыми я ощупывал мерцающую поверхность алых кораллов.

Катя любила поиграть.

В конце концов сны развеялись, и я внезапно ощутил свое тело - холодное, закоченевшее, но безусловно привязанное к моему разуму.

Я позволил себе испустить долгий первобытный крик, затем открыл глаза. Глаза, которые я открыл, принадлежали Юрию Андреевичу Сагдеву, который некогда занимал в Институте Силвеста должность специалиста по главному мозгу, а нынче был членом команды, примерившим на себя странную роль Эвристического ресурса звездолета. При других обстоятельствах я бы не согласился на эту роль.

В тихой и прохладной комнате я находился один. Рядом со мной шестеро моих спутников продолжали спать в своих криокапсулах. Ожил только я. Тогда-то у меня и возникло ощущение: что-то не так. Однако расспрашивать Катю я не спешил, предпочитая оставаться в неведении до тех пор, пока она сама не посчитает нужным сообщить мне о нашем положении.

Я выбрался из открытого рефрижератора и, пошатываясь, направился к выходу из комнаты.

Прошло несколько минут, прежде чем я решился на что-то более амбициозное. Доковыляв до ближайшего медотсека, я поупражнялся там с гальваническими активаторами, которые помогли моим мышцам преодолеть обманчивые пределы кажущегося истощения. Затем я принял душ и оделся, посчитав, что нелишне будет поддеть под комбинезон термобелье. Завтрак состоял из жареной ветчины и ломтиков сыра эдам, за которыми последовали круассаны с чесноком, запитые охлажденной маракуйей и лимонным чаем.

Почему я не обеспокоился поисками возникших у нас осложнений? Лишь потому, что сам факт моего пробуждения говорил: ничего особо срочного там быть не может. Любая нежелательная ситуация с мчащимся со скоростью света кораблем, не уничтожившая его в одно мгновение (наверняка, во вспышке экзотических бозонов), будет длиться на протяжении столь длинного отрезка времени, что у надразума, состоящего из главного мозга и команды корабля, будут дни или недели на выработку решения.

Я знал, что мы не дома, и следовательно что-то было не в порядке. Однако в тот миг было так приятно просто посидеть, расслабившись, на кухне, позволяя музыке Ределиуса обволакивать меня, и упиваться состоянием по имени жизнь. Просто втягивать воздух в свои старые легкие.

Слишком уж долго я был мертв. Ну, или почти мертв.

- Подлить еще, Юра? - спросило имаго моей жены.

Кроме меня, на кухне присутствовал только слуга. Это был выполненный в форме гантели дрон, паривший над металлическим полом на беззвучно подпитываемых полях левитации. Из матово-золотой поверхности его верхнего сфероида высунулся манипулятор и предложил мне кувшин бледного сока.

Я отдал хорошо отработанный мысленный приказ, активировавший мою энтопическую систему. Имплантат послал визуальные и тактильные импульсы, необходимые для полного воплощения имитации-имаго Кати, извлеченного из мозга корабля. Яркие круги и перекрещенные линии вторглись в поле зрения, затем сцепились, уплотнились и сформировали в итоге мою жену - холодную и безжизненную, но внешне настоящую. Высветились, а затем исчезли значки авторского права, указывающие на компанию-изготовитель инплантата. Я поместил энтопический призрак поверх унылого корпуса слуги - небольшие размеры дрона позволили ему с легкостью уместиться внутри пространства, занимаемого телом Кати. Прямые серебристые волосы обрамляли ее узкое бледное лицо, черные губы были поджаты, как у куклы, а глаза смотрели сквозь меня. Сцепленные кисти рук выглядывали из длинной красной мантии с капюшоном, плечо которой украшала эмблема генетиков-миксмастеров - пара ладоней, держащая "кошкину колыбель" ДНК. Моя жена была генетиком до мозга костей. На Йеллоустоне, где основным вероучением являлась кибернетика, это фактически сделало ее изгоем.

Когда порожденная главным мозгом программа взяла на себя контроль, Катя оживилась и расцвела улыбкой. И теперь ее рука потянулась, чтобы схватить кувшин.

- Хранилище данных наскучило мне, дорогой.

- Мне от всего этого не по себе, - признался я. - Катя - моя настоящая Катя - презирала саму мысль о тебе. Эта иллюзия причинила бы ей особую боль.

- Меня это не тревожит, - сказала Катя.

- А должно, - произнес я. - Разве твоим личностям не следует быть одинаковыми?

Она улыбнулась, словно ставя точку в этом вопросе. До чего же это было похоже на живую Катю - и раздражало не меньше.

- Мне так кажется, - сказал я неуверенно.

Имаго было создано вопреки желаниям моей настоящей жены. Когда плавящая чума обрушилась на нас, я увидел в этом корабле свой шанс на спасение. Кате не удалось стать членом экипажа, и поэтому я стал исподтишка оцифровывать личность своей жены. Имплантат выполнил всю тяжелую работу. Он составлял карту поведения Кати всякий раз, когда мы были вместе, изучая ее через каналы моих собственных чувств. Имитация росла медленно, ограниченная объемом памяти имплантата. Однако каждый день я загружал в главный мозг Института очередную частичку жены, следуя этой процедуре неделю за неделей. Я не сомневался: Катя что-то подозревает, хотя она никогда никоим образом не упоминала об этом.

Закончив свою тайную работу, я привил копию к разуму корабля. Ей, конечно, не хватало Катиных воспоминаний, однако мне пришлось заплатить эту цену, а также смириться с риском, что вместо них будут подставлены фрагменты, выловленные из моих собственных воспоминаний и обработанные системными программами гендерной инверсии. Личность Кати брала на себя контроль лишь в те моменты, когда я находился в контакте с кораблем. У меня не было никаких сомнений в том, что и другие члены экипажа обзавелись воображаемыми спутниками. Взаимодействуя с судном, они тоже могли общаться со своими близкими, а точнее, с неким идеализированным представлением о любимом человеке.