Все звуки страха (сборник)

Харлан Эллисон

Все звуки страха

Песнь души

Карл Юнг однажды заметил: "Единственное, чего нам на нашей планете следует опасаться, — это человек."

Нельзя выразиться точнее. Достаточно лишь оглядеться вокруг — посмотреть на трещины в каменной стене современности, — чтобы понять: мы сами себя посадили в сумасшедший дом абсурда и отчаянья. Безумие мира прорывается вновь и вновь- будто нарыв на больном теле цивилизации. Не является ли это, если глядеть на вещи оптимистически, пробуждением нового сознания?

Или это, что куда вероятнее, страдание человека, отрекающегося от собственной души?

Отчуждение.

То ключевое слово, которым так любят жонглировать всевозможные социологи и сочинители никчемных романов.

Объяснение причин расовой вражды, бессмысленной жестокости, массового безумия, насилия над нашей планетой. Человек чувствует себя отрезанным от других. Чувствует себя заброшенным и одиноким. Он отчужден.

Оставшись один на один со своим миром, современный человек обнаруживает, что Бог его оставил, собратья отрастили клыки, грохочущая машина надвигается все ближе, а страх остается единственным любовником, все еще жаждущим объятий. Не получая ответов, человек тычется куда попало — а вокруг один мрак.

Созидательный разум борется с этой печальной действительностью. Не уставая давить на дрожащую перепонку отчуждения — границу раздела меж собой и свободой своей души, — художник пытается найти выход с помощью магии слов, движений и красок. Но твердокаменная инертность окружающего его отчужденного общества неизменно находит в себе силы давить, молоть и дробить. Порой кажется, что свободен лишь разум безумца.

И все же художник упорствует. Он говорит о человеке, что остался один на один с ночью, один на один со звездами, один на один с грядущим — еще более мрачным и беззвездным, чем настоящее. Говорит о мирах вне нашего мира, о времени вне наших времен, о том, чего никогда не будет. Говорит в надежде, что ветер разнесет его предостережения, и они будут услышаны.

Здесь собраны рассказы, написанные мной за последние более чем десять лет. Рассказы, в которых преобладает тема отчуждения. Но это ни в коем случае не рассказы о безнадежности — ибо глядя на прОклятых и потерянных, мы обретаем надежду. Да, отчужденные. И все же не одинокие.

Харлан Эллисон

Лос-Анджелес, январь 1970

Парень и его пес

Глава 1

Я был снаружи с Бладом, моим псом. Наступила его неделя досаждать мне: он непрерывно именовал меня Альбертом. Очевидно, псина думала, что это чертовски забавно.

Я поймал ему пару водяных крыс и стриженого пуделя с поводком, удравшего у кого-то из подземок, так что Блад не был голоден и был не прочь почудить.

— Давай, сукин сын, — потребовал я. — Найди мне девку.

Пес только хмыкнул, судя по урчанию в глубине глотки.

— Ты смешон, когда тебя одолевает похоть.

Может, я и был достаточно смешон, чтобы пнуть этого беженца с мусорной свалки по его узкой заднице.

— Найди! Я не шуткую!

— Какой стыд, Альберт. После всего того, чему я тебя обучил, ты опять говоришь: «не шуткую»! Не шучу!!!

Блад почувствовал, что моему терпению приходит конец и очень неохотно принялся за дело. Он уселся на искрошенные остатки тротуара, его лохматое тело напряглось, веки задрожали и закрылись. Потекли томительные минуты. Минут через пятнадцать он распластался, вытянув передние лапы и положив на них свою косматую голову. Напряжение оставило его, и пес начал медленно подрагивать, словно его кусала блоха. Это продолжалось еще четверть часа, и, наконец, он повернулся и лег на спину, голым брюхом к вечернему небу, сложив передние лапы, как богомол, и бесстыже раздвинув задние.

— Извини, — сказал он. — Я ничего не обнаружил.

Я был взбешен и готов был избить пса, но понимал, что тот старался и сделал все возможное. Неудачный поиск Блада меня подкосил: я дико хотел завалить какую-нибудь девку. Но что тут сделаешь?

— Ладно, — проворчал я, смирившись. — Черт с ним!

Он перевалился на бок и быстро поднялся.

— Чем ты хочешь заняться?

— У нас не так уж и много дел, которыми мы могли бы заняться, верно? — ответил я не без доли сарказма.

Он снова уселся, теперь у моих ног, с оскорбленно-смиренным видом. Я привалился к расплавленному обрубку уличного фонаря и задумался о девушках. Это было болезненно!

— Мы всегда можем пойти в кино, — сказал я наконец.

Блад оглядел улицу и ничего не ответил. Собачье отродье ждало моего последнего слова. Он любил кино не меньше, чем я.

— Ну ладно, пошли.

Пес вскочил и потрусил за мной, высунув язык и часто дыша от удовольствия. Ладно, ты еще посмеешься, ублюдок. Не видать тебе кукурузных хлопьев!

«Наша Группа» была бродячей стаей, которая любила жить с комфортом и не могла удовлетвориться одними вылазками. Она нашла способ обеспечить себе такую жизнь сравнительно безопасным и чистым ремеслом. Парни «Нашей Группы» разбирались в киноискусстве и захватили зону, где располагался театр «Метрополь». Никто не пытался вторгнуться на их участок, поскольку кино было нужно всем. И пока «Наша Группа» могла обеспечивать бесперебойный показ, парни оставались на работе; обслуживая даже таких соло, как мы с Бладом. Особенно таких одиночек, как мы.

Сначала я купил билеты — это стоило мне банки свинины за себя и жестянки сардин за Блада. Потом охранник «Нашей Группы» направил меня к нише, и я сдал свое оружие: 45-й «кольт» и «браунинг-22». Увидев, что из разбитой трубы в потолке течет вода, я сказал приемщику, парню с огромными бородавками по всему лицу, чтобы он передвинул мое оружие в сухое место. Тот игнорировал меня.

— Эй, ты! Жаба чертова! Сдвинь мои вещи в другую сторону… Если появится хоть пятнышко ржавчины, я тебе кости переломаю!

Он стал было препираться, поглядывая на охранников с «бренами» и зная, что если меня вышвырнут, я потеряю свой взнос, неважно, попаду я внутрь или нет. Но они не пожелали связываться и кивнули ему сделать так, как я говорю. Бородавчатый нехотя передвинул браунинг в сухое место, а кольт повесил на крючок под полкой.

Блад и я вошли в театр.

— Я хочу хлопьев.

— Перебьешься.

— Ладно, Альберт. Купи мне хлопьев.

— Я совершенно пустой. А ты можешь прожить и без хлопьев.

— Ты ведешь себя, как дерьмо, — гневно сказал пес.

Я пожал плечами. Меня это не трогало.

Зал оказался переполненным. И я был очень доволен, что охранники не удосужились отобрать еще что-нибудь, кроме огнестрельного оружия. Пика и нож, покоящиеся в смазанных ножнах на спине, придавали мне уверенности.

Пес нашел два места рядом, и мы начали пробираться по ряду, наступая на ноги. Кто-то ругнулся, но я его игнорировал. Зарычал доберман. Шерсть на спине Блада вздыбилась, но он позволил этой выходке сойти с рук. Даже на такой нейтральной территории, как «Метрополь» можно нарваться на неприятности.

Я однажды слышал о свалке, имевшей место в Гранд Льюисе, на южной стороне. Она окончилась смертью десятка бродяг и их псов, а театр сгорел дотла. Вместе с ним сгорела пара отличных фильмов с участием Кэгни. После этого банды пришли к соглашению, что кинозалы получают статус убежищ. Сейчас стало лучше, но всегда найдется кто-нибудь, у кого беспорядок в голове мешает быть терпимым.

Мы попали на тройной сеанс. «Крутая сделка» оказалась самым старым фильмом из трех. Картина была снята в 1948-м году, 76 лет назад, и только Богу было известно, как она еще не рассыпалась. Лента соскакивала с катушек, и ребятам то и дело приходилось останавливать фильм, чтобы перезарядить проектор. Но кино было неплохим.

Фильм рассказывал о соло, которого предала его же шайка, и как он мстил им. Гангстеры, банды, массы потасовок и стрельбы. Серьезное, неплохое кино.