Журнал «Если», 1993 № 08

Мотив

Клиффорд Саймак

Призрак модели «Т»

Он возвращался домой, когда вновь услышал звук мотора модели «Т» [1]. Вот уж не тот звук, который можно с чем-то спутать — и ведь это не впервые за последние дни, когда звук долетал к нему откуда-то издалека, с шоссе. Удивительная история: ведь, кажется, ни у кого во всей стране не было больше модели «Т». Ему доводилось читать — где? — вероятно, в газете, что за старые машины, такие, как модель «Т», нынче вкладывают большие деньги, хотя смысл подобной покупки оставался за пределами его понимания. Кому в здравом уме нужна модель «Т», когда вокруг полно современных, бесшумных, сверкающих лаком автомобилей? Но в эти сумасбродные времена не разберешься, что люди делают и зачем. Не то что в прежние дни. Однако прежние дни давно миновали, и все, что остается, — приноровиться, как умеешь, к нынешним порядкам.

Брэд уже закрыл пивную, закрыл чересчур рано, и теперь идти было просто некуда, только домой. Хотя с тех пор, как Баунс состарился и издох, возвращаться домой не хотелось. «Не хватает мне Баунса, — признался о себе, — мы так хорошо ладили, прожили вместе больше двадцати лет, а нынче, когда пса не стало, в доме одинокая гулкая пустота…»

Он брел проселком по краю городка, шаркая по дороге и пиная комки земли. Ночь была светла, почти как день, над деревьями висела полная луна. Сиротливые сверчки возвещали конец лета. И раз уж он брел пешком, то волей-неволей вспоминал ту модель «Т», что была у него в молодости, — он проводил часы в ветхом сарае, копаясь в ней, хотя, видит Бог, модель «Т», в сущности, не нуждалась в регулировке. Это был простой механизм, проще не придумаешь; он был подчас чуть-чуть сварливым, но верным другом, каких, пожалуй, с тех пор уже и не появлялось на свет. Он вез вас туда, куда вам надо, и привозил обратно — в те времена никто большего и не требовал. Крылья дребезжали, жесткие покрышки могли вытрясти из вас душу, иной раз машина упрямилась на подъеме, но если вы знали, как управляться с ней, серьезные неприятности вам не угрожали.

То были деньки, говорил он себе, когда вся его жизнь была проста, как модель «Т». Не было ни подоходного налога (хотя, коль на то пошло, для него лично подоходный налог никогда не был проблемой), ни социального страхования, отбирающего у вас часть заработка, ни лицензий на то и на другое, ни порядка, повелевающего закрывать пивные в определенный час. «Жить было легко, — решил он, — человек брел себе по жизни, как умел, и никто не приставал к нему с советами и не становился поперек дороги…»

А звук мотора модели «Т», как оказалось, стал громче — он был так погружен в свои мысли, что раньше не обратил на это внимание. Однако теперь звук достиг такой силы, будто машина оказалась прямо у него за спиной. Понятно, звук воображаемый, но такой естественный и такой близкий, что он отпрыгнул в сторону, дабы машина не задела его.

Она подъехала и остановилась — самая настоящая, в натуральную величину, знакомая до боли. Но правая передняя дверца (другой впереди и не было — слева дверцы не полагалось) распахнулась сама — ведь машина пришла пустой. Впрочем, это его особенно не удивило: насколько помнилось, ни один владелец модели «Т» так и не додумался, как удержать дверцу закрытой. Там всего одна незатейливая защелка, и при каждом толчке (а уж толчков хватало — таковы были в те времена дороги, и покрышки были жесткие, и подвески) проклятая дверца распахивалась все время.

Только на этот раз — после стольких-то лет — дверца распахнулась как-то особенно. Она вроде бы приглашала войти: машина остановилась мягко, и дверца не отвалилась, а открылась плавно, торжественно, словно звала человека в салон.

И он забрался внутрь, присел на правое сиденье, и как только оказался в салоне, дверца сама собой закрылась, а машина тронулась. Он хотел было перебраться за руль — там же не было шофера, а дорога впереди изгибалась и надо было помочь машине одолеть поворот. Но прежде чем он успел передвинуться и положить руки на баранку, машина повернула сама, и так плавно, будто кто-то управлял ею. Он застыл в недоумении и не пытался больше прикоснуться к рулю. Машина легко справилась с поворотом, а там начинался крутой подъем, и мотор взревел во всю свою мощь, набирая скорость перед подъемом.

«И самое странное, — сказал он себе, все еще готовясь взяться за баранку и все еще не трогая ее, — в том, что здесь никогда не было ни поворота, ни подъема…» Он знал эту дорогу назубок, она бежала прямо почти три мили, пока не выводила на другую дорогу вдоль реки, и на протяжении всех трех миль она не изгибалась и не петляла, не говоря уже о том, что не поднималась ни на какие холмы. А вот сегодня поворот был, и подъем на холм тоже был: машина пыжилась изо всех сил, но надорвалась и сбавила ход: ей волей-неволей пришлось переключиться ни низшую передачу.

Мало-помалу он решил сесть прямо, а потом отодвинулся от руля вправо. Он понял, что эта модель «Т» по известным только ей причинам не нуждается в шофере, а, может, даже чувствует себя лучше без шофера. Казалось, она прекрасно знает, куда ехать, даже лучше, чем он. Местность, хотя и смутно знакомая, была определенно не той, что окружала городок Уиллоу Бенд. Вокруг поднимались холмы, изрезанные оврагами, а Уиллоу Бенд расположен на ровных просторах и широких заливных лугах у реки, где ни холмика, ни овражка не сыщешь, пока не доберешься до конца равнины, до замыкающих ее отдаленных скал.

Он сдернул с головы кепку и разрешил ветру трепать волосы, и ветер занялся этим не мешкая — кузов был с откидным верхом. Машина вползла на вершину холма и устремилась вниз, старательно вписываясь в изгибы дороги, петляющей по склонам. И едва дорога пошла вниз, зажигание каким-то образом выключилось: в точности так, вспомнилось, поступал и он сам, когда имел свою собственную модель «Т». Цилиндры хлопали и хлюпали вхолостую, а двигатель остывал.

Машина одолела очередной резкий поворот над глубокой черной лощиной, сбегающей куда-то вниз меж холмов, и он уловил свежий сладкий запах тумана. Запах всхолыхнул воспоминания, и не сознавай он, что такого не может быть, то решил бы, что вернулся в края своей юности. Потому что юность его прошла среди лесистых холмов, и там летними вечерами накатывал такой же туман, принося с собой снизу ароматы кукурузных полей, клеверных пастбищ и пьянящую смесь других запахов, какими полны богатые плодородные земли. Однако здесь, это уж наверняка, другие края, а те, где прошла юность, далеко, до них никак не меньше часа езды. Хотя он, если честно, по-прежнему недоумевал, куда же его занесло: все, что было видно вокруг, даже не напоминало места поблизости от городка Уиллоу Бенд.

Машина скатилась со склона и весело побежала по ровной дороге. Мимо мелькнула ферма, приютившаяся у подножия холмов, — два слабо освещенных окошка, а рядом неясные контуры амбара и курятника. На дорогу выскочил пес и облаял модель «Т». Других домов не попадалось. Правда, на дальних склонах кое-где проступали булавочные огоньки — отсвет далеких ферм. Встречные машины не попадались, хотя в этом, если вдуматься, не было ничего странного. Работали на фермах до заката и ложились сразу же, потому что вставать приходилось с первыми лучами зари. На сельских дорогах никогда не бывало большого движения, кроме как по субботам и воскресеньям.

Модель «Т» прошла новый поворот, и впереди возникло яркое пятно света, а когда подъехали поближе, послышалась музыка. И опять его кольнуло ощущение чего-то знакомого, и опять он не мог понять почему. Модель «Т» замедлила ход и вкатилась в пятно света, и он увидел танцевальный павильон. По фасаду висели гирлянды лампочек, на высоких столбах вокруг автостоянки горели фонари. Сквозь освещенные окна он увидел танцующих, и вдруг до него дошло, что такой музыки он не слышал более полувека. Модель «Т» мягко въехала на стоянку и выбрала себе место рядом с машиной марки «Максвелл». «Туристский «Максвелл», — подумал он с изрядным удивлением. — Да ведь эти машины исчезли с дорог многие годы назад! Такой в точности «Максвелл» был у старины Верджа как раз тогда, когда у меня была модель «Т». Старина Вердж — сколько же лет прошло, не сосчитать…» Он попытался припомнить фамилию старины Верджа, да не получилось. Как ни грустно, с возрастом вспоминать имена и названия становилось все труднее. Вообще-то старину Верджа звали Верджил, но дружки всегда сокращали имя. Теперь ему вспомнилось, что они были неразлучны, удирая из дома на танцы, распивая украдкой самогон, играя на бильярде, бегая за девчонками, в общем, занимаясь помаленьку всем, чем занимаются юнцы, когда у них находятся время и деньги.