Что там, за дверью?

Павел Амнуэль

Что там, за дверью?

Миры, в которых мы есть

Рассуждая о современном мифотворчестве и его связях с современной фантастикой, Татьяна Чернышёва писала в «Природе фантастики» (1984 год), что многие научные гипотезы, высказанные в областях знания, где наблюдается явный дефицит информации, не подвергаются мифологизации, хотя для этого есть все предпосылки. В первую очередь мифы возникают о том, что помогает нам создать и объяснить образ мира с человеческой точки зрения. Неслучайно фантастика так подробно и внимательно рассматривает темы о необыкновенных способностях человека, о космических пришельцах и роботах. Все они позволяют по-новому взглянуть на место человека во вселенной, посмотреть на его инопланетные (или иноразумные) отражения, выстроить систему этических ценностей в новых условиях.

Создание новых мифов в фантастике — процесс трудоёмкий и сложный. Многие авторы даже не пытаются заглянуть за пределы уютных и обжитых пространств, предпочитая уложить дополнительный кирпичик в кладку построенных до них конструкций, не утруждая себя особым полётом фантазии. Тем ценнее и интереснее, на мой взгляд, любые попытки вырваться из ограниченного объёма устоявшихся представлений и прорваться туда, где никто ещё не был.

Именно это качество всегда привлекало меня в творчестве Павла Амнуэля. Выход за пределы — это всегда очень рискованное предприятие. Как рассказать о том, о чём не писал ещё никто на свете, как найти нужные слова и образы, как удержаться на «лезвии бритвы», не впадая в сухую популяризацию необычных гипотез, не отрываясь от насущных проблем? И всё-таки этот риск — оправдан. Что-то есть в натуре человека, толкающее его вперёд, посмотреть, «что там, за дверью»?

Одна из тем, не дающая покоя Амнуэлю, это очень странная и поражающая воображение гипотеза Хью Эверетта, высказанная в 1957 году. Коротко её суть заключается в том, что когда любая материальная система находится в процессе перехода от одного состояния к другому, причём результаты этого перехода могут быть разными, осуществляются все возможные переходы. То есть каждый момент, каждый квант времени вызывают к жизни огромное множество новых вселенных, которые чуточку отличаются друг от друга. То есть весь наш мир — это огромное ветвящееся дерево, в котором последовательно представлены все возможные варианты развития событий.

Эта титаническая конструкция поражает воображение прежде всего своей кажущейся «расточительностью». Зачем? Зачем нужно это Многомирие? Откуда берутся невероятные запасы энергии на постоянное воссоздание всё новых и новых миров? Наука, как правило, такие вопросы не задаёт. Зачем вообще возникла Вселенная? Зачем понадобились звёзды, планеты, кометы и прочие астероиды? Зачем природа так расточительно создавала всевозможные формы живой жизни на Земле? Нет ответа.

Зато есть широкое поле для возникновения новых мифов. Но не просто умозрительно любопытных, а позволяющих по-новому взглянуть на вечные вопросы: кто мы, откуда идём и куда? Эвереттовское Многомирие довольно часто подбрасывает нам мелкие загадки чисто бытового характера. Каждый, наверное, может вспомнить случаи из своей жизни, которые невозможно логически объяснить: когда вдруг бесследно исчезают какие-то предметы или, наоборот, появляются из ничего. Когда возникает ощущение «дежа вю», стойкое воспоминание о событиях, которые с тобой не могли происходить и т. п.

Последователи Эверетта заинтересовались возможностью взаимодействия параллельных миров Многомирия. Если предположить, что возможен переход человека (или его сознания) из одного мира в другой, то это, во-первых, может объяснить некоторые загадочные явления, а во-вторых, порождает множество новых интересных вопросов. Если такие переходы возможны случайно, то можно ли сделать это специально? Что для этого необходимо? Зачем это нужно?

А вот здесь, когда мы говорим не о гипотетическом мироустройстве, а о человеке, вопрос «зачем?» вполне правомерен и уместен. Человеку свойственно искать для себя более комфортные условия существования. Поэтому «скольжение» из мира в мир может оказаться весьма заманчивым. Ведь появляется возможность найти для себя такой мир, в котором жить гораздо лучше.

Я не буду более развивать эту мысль здесь, в предисловии. Интереснее и увлекательнее она проявлена в произведениях Павла Амнуэля, представленных в настоящем сборнике. Но об одной особенности творчества Амнуэля просто необходимо упомянуть. Несмотря на то, что представляют несомненный интерес сами вышеназванные проблемы эвереттики, в работах данного автора они приобретают то, ради чего, собственно, и существует литература. А именно: какими интересными не были бы фантастические явления, они не отменяют того, что человек должен оставаться человеком. Не просто «разумное животное», но подвергающее свои поступки анализу совести. Настоящая фантастика всегда этим занималась, и этические построения Павла Амнуэля, характерные для всего его творчества, представляют несомненный интерес и в размышлениях о Многомирии.

Влад. Борисов

Замок для призрака

Если бы поезд из Манчестера не опоздал на одиннадцать минут и если бы Диксон не заполучил клиента, пожелавшего на ночь глядя ехать в Мидус-виллидж, то аптекарь из Ингберчуэрда Рольф Маковер не отправился бы к себе домой напрямик через поле, принадлежавшее Джошуа Мейсону.

Луна еще не взошла, над восточным горизонтом слабо проявлялось желтое зарево. Дорогу Маковер знал прекрасно, шел в направлении тусклых деревенских огней, плохо различимых за деревьями, но все же помогавших не только ориентироваться, но чувствовать себя вполне уверенно.

Настроение у Маковера было самым романтическим, и потому, когда дорогу ему заступила полупрозрачная белая фигура, аптекарь не то чтобы не удивился, но отнесся к появлению призрака, как и положено джентльмену: приподнял шляпу и посторонился, давая дорогу.

Призрак проплыл мимо, воздевая к небу руки, сквозь него, как и положено, просвечивали темный контур мастерской Мейсона и дальний лес.

— Эй! — воскликнул Маковер, поняв неожиданно, что призрак ему не мерещится, а на самом деле медленно движется и уже почти повернулся к аптекарю спиной, чтобы направиться своей дорогой то ли к лесу, то ли в иное, не существующее на этом свете, место. — Эй! Постойте!

На призыв Маковера призрак не обратил никакого внимания — шел себе и шел, пока не скрылся за деревьями, а когда аптекарь, выйдя, наконец, из ступора, бросился следом, то ничего подозрительного не обнаружил — призрак растворился в воздухе, как растворяется сахар в стакане горячего чаю.

Будь на месте аптекаря кто-нибудь другой — миссис Корнблат, к примеру, или даже констебль Шепард, — шум они подняли бы изрядный. Маковер, однако, ограничился тем, что запомнил, у какого именно дерева потерял полупрозрачную фигуру, и отправился своим путем, на этот раз старательно, чтобы не отвлекаться, глядя себе под ноги. Дома он ничего не сказал Мэгги о своем приключении, но на другой день, когда Джош Мейсон пришел в аптеку за пластырем для дочери, расцарапавшей руку об острые шипы роз на деревенской улице, Маковер не преминул поведать посетителю о том, что на его участке водится самое настоящее привидение, и Мейсону, как хозяину, надлежит принять меры, иначе какой-нибудь слабонервный прохожий (вроде миссис Корнблат или констебля Шепарда) потеряет рассудок, поскольку привидения в конце двадцатого века существовать не могут.

— Что ты такое говоришь, Рольф? — раздраженно сказал Мейсон, отсчитывая восемнадцать пенсов за упаковку пластыря. — Какой еще призрак? Ты вчера выпил?

— Я не пью, и ты это прекрасно знаешь, Джош, — обиделся Маковер. — Не веришь — сам отправляйся ночью на поле между мастерской и лесом, я тебе даже точнее скажу: около дуба, в который два года назад попала молния, ты должен помнить это место.