Уолдо

Роберт Хайнлайн

Уолдо

Номер назывался чечеткой, и это надо было видеть.

Его ноги рассыпали замысловатую дробь звонких чечеточных ударов. У всех захватило дух, когда он, высоко подпрыгнув, – выше, чем можно было ожидать от человека, – исполнил в воздухе совершенно невероятное антраша.

Он приземлился на носки, с трудом удержав равновесие, но тем не менее успел проделать фортиссимо громоподобных ударов.

Прожектора погасли, зажглись огни рампы. Публика долгое время молчала, затем сообразила, что настало время хлопать, и разразилась аплодисментами.

Он стоял, ожидая, когда через него прокатится волна ликования. Казалось, на нее можно было опереться, она пробирала до костей.

Какое это чудо – танцевать, как восхитительно получать аплодисменты, нравиться, быть желанным.

Когда занавес опустился в последний раз, он позволил своему костюмеру увести себя. Танец всегда немного пьянил его, даже на репетициях, но в присутствии публики, которая поддерживает тебя, восхищается тобой, аплодирует… – такое никогда не могло надоесть. В этом всегда была новизна и потрясающий восторг.

– Сюда, шеф. Улыбнитесь. – Сверкнул огонь вспышки. – Спасибо.

– Вам спасибо. Выпейте чего-нибудь. – Он прошел в угол своей костюмерной. Такие отличные ребята, такие клевые парни, – и репортеры, и фотографы – все они.

– А вы с нами не выпьете?

Он хотел было согласиться, но костюмер, как раз надевавший ему тапки, предупредил: – У вас операция через полчаса.

– Операция? – спросил один из фотографов. – Что на этот раз?

– Остаточная церебректома, – ответил он.

– Да ну? А нельзя сфотографировать?

– Буду рад, если врачи не против.

– Это мы уладим.

Славные парни.

– …Пытаясь взглянуть на вашу жизнь несколько с иной точки зрения, – прозвучал женский голос рядом с его ухом. Немного смущенный, он быстро обернулся. – Например, что вас заставило профессионально заняться танцем?

– Простите, – извинился он. – Я не расслышал. Здесь так шумно.

– Я спросила, почему вы занялись танцем?

– Это трудный вопрос. Чтобы на него ответить, нам нужно вернуться далеко назад…

Джеймс Стивенс хмуро взглянул на инженера-помощника.

– С чего это вы так развеселились? – спросил он.

– Это только так кажется, – стал оправдываться помощник. – Пытаюсь смеяться, чтобы не расплакаться: произошла еще одна катастрофа.

– Проклятье! Подожди, я сам догадаюсь. Пассажирский или грузовой?

– Грузовоз «Клаймекс» на челночной трассе Чикаго-Солт Лэйк, к западу от Норт-Плат. И, шеф…

– Что еще?

– Хозяин желает вас видеть.

– Интересно. Очень, очень интересно. Мак…

– Слушаю, шеф.

– Как тебе нравится должность главного путевого инженера Северо-Американской энергетической компании? Я слышал, там скоро будет вакансия.

Мак почесал нос.

– Странно, что вы заговорили об этом, шеф. Я как раз собирался просить совета на случай, если решу вернуться к гражданской технике. Вы теперь захотите от меня избавиться.

– И немедленно. Срочно выезжай в Небраску, найди эту кучу мусора до того, как ее растащат любители сувениров, и привези обратно приемники де Калба и панель управления.

– Как быть с полицейскими?

– Сообразишь на месте. Главное для тебя – вернуться.

Кабинет Стивенса располагался рядом с местной силовой станцией; рабочие же помещения Северо-Американской энергетической компании находились внутри холма в добрых трех четвертях мили оттуда. К ним вел туннель. Стивенс вошел в него и намеренно выбрал самую низкую скорость, чтобы иметь время подумать перед встречей с боссом.

По дороге он принял решение, которое, впрочем, ему самому не нравилось.

Хозяин – Стэнли Ф. Глисон, председатель правления – приветствовал его такими словами:

– Входи, Джим. Присаживайся. Закуривай.

Стивенс опустился в кресло, отказался от сигары, вынул сигарету и, закуривая, осмотрелся. Кроме него и шефа присутствовали Харкнесс, глава юридического отдела, доктор Рамбо, начальник смежного отдела исследований, и Штрибель, главный инженер по силовым установкам. «Нас только пятеро, – мрачно подумал Стивенс. – Верхнее звено в полном составе и никого из среднего. Покатятся головы, и начнут с меня».

– Ну что ж, – сказал он почти агрессивно, – все в сборе. У кого карты? Кто сдает?

Похоже, Харкнесса слегка смутила такая неуместная выходка; Рамбо был слишком погружен в собственные мрачные переживания, чтобы обращать внимание на остроты в дурном вкусе. Глисон пропустил шутку мимо ушей: – Мы пытаемся найти выход из наших неприятностей, Джеймс. Я оставил записку на случай, если ты соберешься уехать.

– Я задержался, только чтобы забрать письма, – обиженно сказал Стивенс. – Иначе лежал бы сейчас на пляже в Майами и превращал солнечные лучи в витамин D.

– Я знаю, – сказал Глисон, – и мне очень жаль. Ты заслужил отпуск, Джимми. Но ситуация становится все хуже и хуже. У тебя есть какие-нибудь идеи?

– А что говорит доктор Рамбо?

Рамбо моментально поднял голову.

– Приемники де Калба не могли отказать.

– Но они отказали.

– Не может этого быть. Вы с ними неправильно обращались. – Он снова принял отсутствующий вид.

Стивенс повернулся к Глисону и развел руками.

– Насколько я знаю, доктор Рамбо прав. Но если в ошибке виноват инженерный отдел, я не в состоянии ее обнаружить. Можете отправить меня в отставку.

– Я не хочу твоей отставки, – мягко сказал Глисон. – Мне нужны результаты. Мы ответственны перед обществом.

– И перед акционерами, – вставил Харкнесс.

– Все образуется, как только мы разрешим наши проблемы, – заметил Глисон. – Ну, Джимми, что скажешь?

Стивенс закусил губу.

– Только одно, – сказал он, – и мне самому это не нравится. Я выскажусь, а потом можете меня уволить. Пойду распространять подписку на журналы.

– Итак? Что ты посоветуешь?

– Мы должны связаться с Уолдо.

С Рамбо мгновенно слетела апатия.

– Что? С этим шарлатаном? Речь идет о науке!

– Действительно, доктор Стивенс… – начал Харкнесс.

Глисон поднял руку.

– Предложение доктора Стивенса вполне логично. Но ты немного опоздал, Джимми. Я разговаривал с ним на прошлой неделе.

Харкнесс изобразил удивление. Стивенс казался раздосадованным.

– Не предупредив меня?

– Извини, Джимми. Я только хотел его прощупать. Но ничего не вышло. Его цены нас разорят.

– Все еще обижен из-за патентов Гатэвэя?

– Он очень злопамятен.

– Вам следовало поручить это дело мне, – вмешался Харкнесс. – Он не может так с нами обращаться: здесь замешаны общественные интересы. Вызовите его в суд, и пусть гонорар будет определен по закону. Все детали я улажу.

– Этого я и боюсь, – сухо сказал Глисон. – Ты думаешь, суд может заставить курицу снести яйцо?

Харкнесс казался рассерженным, но смолчал.

Стивенс продолжал: – Я бы не предложил обратиться к Уолдо, если бы у меня не было никакой идеи, как к нему подступиться. Я знаю одного его друга…

– Друга Уолдо? Я не знал, что у него есть друзья.

– Этот человек для него все равно что дядя. Его первый врач. С его помощью я мог бы найти подход к Уолдо.

Доктор Рамбо вскочил.

– Это невыносимо, – заявил он. – С вашего разрешения, я уйду.

Не дожидаясь ответа, он быстрым шагом вышел из кабинета, чуть не сорвав с петель дверь.

Глисон с беспокойством посмотрел ему вслед.

– Почему он так расстроился, Джимми? Можно подумать, он питает личную ненависть к Уолдо.

– В некотором смысле, да. Но есть еще кое-что: опрокидывается весь его мир. Последние двадцать лет, с тех пор как Прайор переформулировал общую теорию поля и тем самым опроверг принцип неопределенности Гейзенберга, физика считалась точной наукой.

Нарушения в силовых и передаточных механизмах, которые сейчас происходят, – неприятные пилюли для меня и для вас, но для доктора Рамбо они означают покушение на веру. Нужно внимательно за ним приглядывать.