Экстрасенс, или Не размыкая круга

Сычеников Валентин

Экстрасенс, или Не размыкая круга

Валентин Сычеников

Экстрасенс, или Не размыкая круга

Слышимая только мною мелодия вылетела в форточку, рванулась над запорошенным ромашками лугом и уткнулась в вязкий туман над озером. Здесь она замешкалась, как будто размышляя, не обойти ли кругом? И если да, то какой стороной? Не осмелившись выбрать разумное решение, она бросилась наугад - в туман, напролом, и, конечно, увязла, заглохла, растаяла в нем...

Я укладываю в футляр мою воображаемую и именно поэтому любимую гитару, выпускаю из ноздрей миражное облачко табачного дыма, подаренного мне трубкой и "Капитанским", и щелкаю выключателем настольной лампы.

Оранжевый круг света на миг застывает на стенах комнаты, потом, вздрогнув, стремительно падает, и кольцо темноты смыкается у моего горячего лба.

Я знаю, моему желанию остаться наедине с самим собой все равно не сбыться - помешают.

Первой в мой замкнутый круг врывается соседка. Не успев устать от привычных ласк изнуренного трудовым днем супруга, она лениво потягивается, трогает "Кис-Кис" на тумбочке у постели и, так и не развернув конфету, цедит:

- Он, - жест пальцем в тонкую стенку, разделяющую нас, - на твоем месте, наверное, не уснул бы...

Супруг ее вздрагивает. Он не любит, когда напоминают обо мне. Первое его желание - вернуть расположение жены. Он поднимает руку, чтобы дотронуться до нее, но тут же, разозлившись за упоминание обо мне, подстегиваемый накопленной за день усталостью, отворачивается к стенке. Ни делать, ни говорить ему ничего не хочется.

Она, еще более раздосадованная этим равнодушием, больно щиплет его за бок, заводится:

- Хм, а баба-то его последняя чего-то визжала прошлый раз...

Она на минуту останавливается, все еще ожидая реакции мужа, но, убедившись в тщетности своих попыток и потому еще более озлобившись, возобновляет монолог, специально, хоть и не особенно старательно, подыскивая ассоциации, способные задеть безучастного ее партнера.

- Она, конечно, не девочка. У него все бабы какие-то истертые, - она косится на лежащего рядом мужчину и, уже отключаясь от него, оставаясь наедине со своей неустроенностью, продолжает:

- А визжала!.. - на мгновение она задумывается над своим наблюдением. ...Не здешняя. Все к нему приезжают... У прошлой на чемодане было: "Аэрофлот-Архангельск"...

- И надо же было тебе заметить, - наконец отреагировав, бубнит муж.

Но ее уже не остановить:

- А перед этой была - все о Москве они трепались... И все какие-то патлатые, гульные... И как едут в автобусе - глаз от него не отрывают... И что они в нем нашли?.. И чего он все со стороны откуда-то тащит? Столько девок у нас на мысу...

Муж, уловив в ее тоне обидный для себя смысл, нервно дергает ногой, тянет на себя одеяло.

- Подвинься... И вообще, какого хрена ты носки мои не выстирала?!

- Надо жалобу на него написать домуправу, - продолжает вслух размышлять она.

- Да на черта он тебе сдался!..

С соседом мы не дружим. Правда, однажды у него сломался телевизор, и он, желая отблагодарить меня за оперативный ремонт, "поставил". Радости мне его компания не принесла, но я с ним выпил.

Я только было заинтересовался результатом их диалога, как эту беседу заглушила другая.

- Странный у нас редактор, - влез в мои ассоциации главный инженер нашего треста.

(Я не редактор, только его замещаю, но меня на работе почему-то все называют именно так).

Филипп Михайлович помешал ложкой в стакане с наваристым цейлонским чаем.

- Ты знаешь, образования специального у него никакого, но... - Он прикрыл веки, довершая мысль про себя, и, отхлебнув из стакана, повторил: - Странный...

- Филюш, - донесся из библиотеки голос Анны Макаровны, - а Чесноков когда выйдет?

- Мы брали его из своих, - не слыша жены, продолжал Филипп Михайлович, - токарем работал. А у нас четыре редактора уже уволились. Придут, за год квартиру отхватят - и уходят. Измучились мы, а сделать ничего не можем, и цэка их поддерживает: "на повышение пошли", говорят. А этот куда пойдет образования нет, ко... - он задумчиво пососал дольку лимона и, только теперь осознав вопрос жены, обернулся к двери в комнату, где она сидела.

- Чесноков?.. Не знаю. У него творческий отпуск, - он быстро прокрутил какие-то свои мысли. - Диссертацию защитит - уйдет, наверное.

- Так ты станешь управляющим? - Анна Макаровна приостановила вязание.

- М-м... - неопределенно протянул Филипп Михайлович, но, понимая, что нужно что-то ответить, продолжал: - Разваливается наш трест. Главк работы не дает, а коллектив сохранить требует... - и, еще раз вернувшись к каким-то своим мыслям, добавил: - Да я главным-то стал год назад - чего же ты хочешь?

- Марья Семеновна люстру хрустальную достала, - Анна Макаровна вздохнула. - Подорожал хрусталь нынче.

- Хрусталь, хрусталь... - эхом отозвался Филипп Михайлович, встал, подошел к жене, сел напротив. - А знаешь, и идей у него - полная башка.

- У Чеснокова? Так он же...

- Да нет, - отмахнулся Филипп Михайлович, - у редактора.

Он встал, прошелся по комнате.

- И идеи в общем-то неплохие. Пока его шеф в отпуске был - он накрутил, накрутил...

Филипп Михайлович тронул ручку серванта, на мгновение задумался курить - не курить? - и, решив, что легкие и сердце лучше все же поберечь, "Руно" не тронул, а сунул в рот коктейльную соломинку.

- Чит... - я не понял, какое слово он употребил, может быть, и "черт", но скорее "шут", - ...его знает... - Он пожал плечами и продолжал размышлять вслух: - Школу рабкоров создал. Крутится, хочет "приз газеты" учредить. В общем, это заманчиво, конечно. Полезно. Я добро дал, а что получится - от него зависит.

- А газета? - Анна Макаровна, думая о своем, все же решила поддержать видимость беседы с мужем.

- Ничего, - сразу отозвался он. - Я-то ею давно не интересовался... Так, болтовня одна. А на последней планерке, когда обсуждался какой-то вопрос, предпрофкома вдруг заявил: газетку-то нашу читать, мол, надо, там об этом рассказано. Все даже удивились.

Он снова прошел на кухню, после горячего чая вдруг выпил стакан ледяной, прямо из холодильника, газировки.

- Активный, - заговорил снова обо мне, - везде суется... Бывает, утром приезжаю в трест, а у него свет горит - ночевал и, наверное, не спал. Откуда столько энергии?..

- Молодой? - не особенно интересуясь, отозвалась Анна Макаровна.

- М-мг, - подтвердил Филипп Михайлович, - начкадров так...

Он вспомнил скандальную историю, известную многим, но обсуждавшуюся только в кулуарах треста, - обо мне и фаворитке кадровика, которую я отбил-таки. Знал об этом Филипп Михайлович, однако пересуды не любил и начатую фразу оборвал.

Он скинул халат и шлепанцы, забрался под одеяло и уже потом промолвил:

- Ложись, мать, завтра утром к Наташке махнем - я машину заказал.

Решив, что на этом разговор либо закончился, либо перейдет на другую тему, я "выключил" мирную пару и попробовал сосредоточиться на истекающей призрачным соком луне за окошком.

Говорят, если на спящего человека падает лунный свет, он становится лунатиком. Но я этого не боюсь. С тех пор, как я открыл в себе удивительную способность производить перемещения в пространстве, читать мысли людей, до мелочей воспроизводить прошлое и представлять будущее, с тех пор, как убедился, что луна - лучший помощник в этом, я полюбил ее. Она помогает мне общаться с миром. Даже если засыпаю...

Надгробие закачалось и сползло в сторону. Ступая босыми ногами по острым камешкам дороги, в развевающемся длинном платье ко мне приближалась мать.

- Не пей, сынок, ну не пей... - эхом, как в пустой комнате, прозвучал ее голос.

Я бросил.

- Не гуляй, сынок, не гуляй, - заклинала она.

Я перестал встречаться со всеми своими знакомыми.