Квантовые следствия Ньютоновской алхимии

Алекс Касман

Квантовые следствия Ньютоновской алхимии

Когда Рик сообщил мне хорошую новость, морщинки у него появились только возле левого глаза. Это плохой признак. Обычно «гусиные лапки» возле глаз становятся у него более заметны, когда он улыбается. Они его не старят, а лишь придают чрезвычайно довольный вид. Но иногда морщинки видны только возле одного глаза. Это явление я наблюдал, пожалуй, раз двадцать за те четыре года, пока он был научным руководителем моей диссертации. И еще я помню несколько примеров этой односторонней улыбочки, замеченной в прошлом году, когда он читал курс «Вопросы современного анализа», на который я записался. Он был профессором курса статистики, а я посещал курс вольным слушателем. Опираясь на подобные наблюдения, я разработал теорию для объяснения этой «нарушенной симметрии»: когда Рик улыбается так, что морщинки у него появляются несимметрично, это всегда означает - он лжет.

Со временем теория обрела еще большую «доказательную базу». Я был вполне убежден, что морщинки справа означают, будто Рик хочет сказать нечто чрезвычайно положительное, но чувствует необходимость сдерживаться. Например, если один или два действительно одаренных студента его курса по статистике выскажут на лекции особо проницательное замечание, то Рику хочется заявить: «Это фантастика! Вы талантливый молодой математик. Вы не думали о том, чтобы специализироваться по математике?» Но, опасаясь, что такие слова чрезмерно раздуют их тщеславие или заденут других студентов, он всего-навсего отметит: «Да, это правильно». Замечание подобного рода обычно сопровождается морщинками возле правого глаза, поэтому я горжусь тем, что заработал несколько правых морщинок, обсуждая с ним работу над моей диссертацией.

С другой стороны, иногда ему приходится улыбаться, когда он вовсе не желает этого делать. И если во время такой улыбки морщинки появляются только возле левого глаза, то и произносит он замечания вроде: «На факультете снова проголосовали за утверждение меня в должности профессора, начиная со следующего семестра» или «Несмотря на ваши низкие показатели, вы все еще можете получить хорошую оценку за этот курс, если станете заниматься упорно до самых экзаменов».

Поэтому я слегка встревожился, когда он сообщил мне о предложении доктора Штейна. На первый взгляд, новость действительно казалась отличной. Несмотря на невеликий рынок труда, особенно для специалистов в моей области нестандартного анализа, я получил хотя бы одно настоящее предложение работы.

Да только у Рика, порадовавшего меня этой новостью, появились морщинки возле левого глаза.

- Что ты по этому поводу думаешь? - поинтересовался он, когда мы шли через кампус, осыпаемые метелью лепестков с цветущих вишен. - Это совпадает с твоими планами?

Можно подумать, у меня были планы! План у меня очень простой - получить степень и работу. Если мне дают работу, то это совпадает с моими планами. Других предложений я не получал, поэтому размышлять особо не приходилось. А ведь мне уготовили не просто работу, но исследовательскую аспирантуру в математическом институте! К тому же, насколько я слышал, Энн Арбор не такое уж плохое местечко.

Так что повторю: новость вроде бы оказалась приятная, но из-за морщинок я встревожился.

И вообще было немного странно, что мне сделали предложение, хотя я не посылал никаких заявок. И, должен признаться, я никогда не слышал об Институте математического анализа и квантовой химии. Этот исследовательский центр, как выяснилось, не засветился в интернете. Вероятно, они делают для правительства настолько секретную работу, что по соображениям безопасности им даже не разрешено иметь сайт.

А возможно, однобокая улыбка Рика всего-навсего означала, что его опечалила мысль о моем скором отъезде.

И моя теория о причинах нарушения симметрии просто ошибочна.

Или же в моей жизни наступила полоса невезения.

Над всеми этими вероятностями я и размышлял, пока поезд вез меня в Энн Арбор. Я встал и принялся снимать с полки старый зеленый рюкзак, хотя поезд еще не остановился. Поэтому, когда сработали тормоза, объемистый рюкзак заставил меня потерять равновесие и навалиться на женщину, разговаривающую по мобильнику. Она прищурилась, как будто я попытался украсть ее сумочку, но при этом разговор по телефону продолжался, словно ничего не произошло.

Я все еще извинялся, когда мы вошли в здание вокзала, но нас отвлек некий человечек, который подергал меня за рукав и робко спросил:

- Вы, случайно, не Игорь?

Еще раз подняв руку в попытке привлечь внимание женщины, которая направилась к туалету, продолжая болтать по телефону, я признал тщетность своих усилий и повернулся к человечку. Рюкзак при этом соскользнул с плеча и шмякнулся на пол с таким звуком, словно

таил в себе расчлененный труп, а не дешевую одежду и туалетные принадлежности.

- Да, - отозвался я, протягивая свободную руку, - а вы кто?

- Я доктор Штейн, из института.

Что ж, это меня впечатлило. Сам директор приехал на станцию, чтобы меня встретить. Многообещающее начало. И мое первое впечатление о нем тоже оказалось хорошим. Может, коричневая клетчатая рубашка не очень сочеталась с широкими брюками, но выглядел он приветливо. Более того, сам не знаю почему, но у меня сразу же возникло ощущение, что он гений.

- Зовите меня Фрэнк, - продолжил он, пожимая мою руку. - Вам помочь с багажом?

Я заподозрил, что рюкзак весит вдвое больше Фрэнка, поэтому сам отнес его к сверкающему универсалу «форд» модели 1972 года. Директор сел за руль, и мы тронулись.

Сперва мы посплетничали о Рике. Очевидно, они познакомились в аспирантуре и с тех пор почти не поддерживали отношения. Например, он не знал, что Рик женился на знаменитой специалистке в области теории чисел Лизе Рохан или что он неудачно покатался на водных лыжах и почти год просидел в инвалидном кресле.

И еще мы поговорили о моем имени - Игорь Стравинский. Все мои знакомые рано или поздно об этом спрашивают. Я начал обычную свою речь о том, что знаменитый композитор был моим дальним родственником, и родители, обожающие музыку, решили: назвать меня в его честь будет хорошей идеей.

Но тут я заметил дорожный знак с надписью, что мы въезжаем в город Ипсиланти, штат Мичиган, и начал задавать более уместные вопросы.

- Так вы меня сперва отвезете на квартиру? И я буду жить в Ипсиланти, а ездить в…

- Нет-нет, - радостно возразил он. - Ты будешь жить со мной в институте, который находится в Ипси. - Затем, увидев, что я немного запутался в географии, добавил: - Пусть тебя это не смущает, парень. Ты знаешь, что Мичиганский научно-исследовательский институт находится не в Беркли, а в Окленде?

Немного успокоенный, я продолжил расспросы:

- Знаете, я пробовал читать кое-какие материалы по квантовой химии. Была там одна прикольная статейка, в которой авторы пытались предсказать цвет золота сугубо математическими методами. Самое забавное: из-за того, что ядро золота такое тяжелое, расчеты получались неверными, пока они не добавили кое-какие квантовые поправки… Это я еще как-то понял. Но если честно, в подробности я совершенно не врубился. Я не понимаю ни уравнения Шрёдингера, ни все эти теории о частицах. Насколько глубоко мне придется копать?

- Частицы? Не волнуйся, тебе они не понадобятся. С химией я могу справиться и сам. Ты будешь моим «наемным стрелком». Займись проблемами Римана-Гильберта, которые будут появляться в ходе работы.

- Да нет здесь никаких проблем Римана-Гильберта! Жаль, потому что тогда я бы хоть что-то понял. Так вы можете объяснить, как…

- Я же сказал, Игорь, на этот счет не беспокойся!

Наконец я задал вопрос, на который рассчитывал услышать простой ответ:

- А здесь живут все сотрудники института или только вы и я?

- Да, - ответил он, и возле его правого глаза появились морщинки. Возможно, они появились и возле левого, но я сидел справа и не мог этого увидеть.