Детские игры

Ему ни разу не приходило в голову спросить себя, счастлива ли она. Правда заключалась в том, что, почти ничего не зная о детях, он искренне полагал, что дети способны страдать лишь от физической жестокости. Если бы прежде он потрудился спросить себя, счастлива ли Моника, он бы просто отмахнулся от этого вопроса, решив, что она не имеет права быть несчастной. Он предоставил ей кров, даже некоторую роскошь, плюс возможность развивать свой интеллект. А общаться она могла с ним, с мисс Гриббин и, до определенного предела, со слугами…

Ах, если бы не картинка, возникшая в воображении после слов мисс Гриббин и ее дурацкого смеха! Маленький человечек впервые идет на встречу с другим маленьким человечком, она смущена и не знает, что нужно делать и говорить. Довольно жалкое зрелище, не делающее чести Эвертону. Эти ее воображаемые друзья… Неужели они появились вследствие того, что Моника испытывает потребности, о которых он понятия не имеет, о которых он даже не потрудился ничего узнать?

Он не был злым человеком, и мысль о том, что он мог совершить столь недобрый поступок, причиняла ему страдания. Вполне возможно, что современные дети, которых он так не любит за их манеры, всего лишь подчиняются неумолимым законам эволюции. Что, если, ограждая Монику от общения с ними, он нарушает законы природы? Что, если Моника может естественно развиваться только в том случае, если ей будет позволено беспрепятственно идти в ногу со своим поколением?

Он возбужденно мерил шагами свой маленький кабинет и, наконец, нашел компромисс. Он станет еще внимательнее наблюдать за Моникой и расспрашивать ее при каждом удобном случае. И если поймет, что она несчастна, что ей действительно требуется общение с другими детьми, тогда он придумает, что можно сделать.

Но когда Моника вернулась домой, он сразу увидел, что она не слишком весело провела время. Она выглядела подавленной и почти ничего не рассказывала. Девочки явно не сумели подружиться. Когда ее стали расспрашивать, она призналась, что Глэдис ей не очень понравилась. Она произнесла эту фразу с задумчивым видом, сделав небольшую паузу перед словами «не очень».

— Почему она тебе не понравилась? — резко спросил Эвертон.

— Не знаю. Она такая смешная. Не похожая на других девочек.

— А что ты знаешь о других девочках? — удивился он.

— Ну, она совсем не похожа…

Моника внезапно замолчала и опустила глаза.

— На твоих подруг, ты хотела сказать? — уточнил Эвертон.

Она смерила его быстрым, изучающим взглядом и вновь опустила глаза.

— Ни капельки не похожа, — подтвердила она. — Она и не может быть на них похожа.

Эвертон не стал мучить ребенка дальнейшими вопросами и разрешил ей идти. Она тотчас бросилась в пустую комнату, чтобы там удовлетворить свою потребность в общении.

На данный момент Эвертон был доволен. Моника абсолютно счастлива, ей не нужны ни Глэдис, ни другие друзья ее возраста. Его эксперимент проходит успешно. Она сама придумала себе подруг и с удовольствием отправилась играть с детьми, порожденными ее фантазией.

Поначалу ему казалось, что все хорошо, — большего и желать нельзя. И вдруг на него снизошло внезапное озарение, поразившее его как гром среди ясного неба, — ведь в действительности это противоестественно и ненормально.

Хотя Моника не испытывала ни малейшего желания вновь встретиться с Глэдис Парслоу, правила приличия требовали пригласить дочь викария с ответным визитом. Скорее всего, Глэдис Парслоу хотела идти в гости не больше, чем Моника хотела ее развлекать. Но благодаря строгой дисциплине она явилась точно в назначенное время, и Моника повела себя по-взрослому учтиво, встретив ее сдержанно и с достоинством.

Моника проводила свою гостью в пустую комнату, и в тот день ни Эвертон, ни мисс Гриббин больше не видели Глэдис Парслоу. Когда прозвучал гонг к чаю, Моника появилась одна и тихим голосом сообщила, что Глэдис уже ушла домой.

— Вы поссорились? — поинтересовалась мисс Гриббин.

— Н-нет.

— Тогда почему она ушла так быстро?

— Она глупая, — бесхитростно ответила Моника. — Вот и все.

— Может, глупая не она, а ты. Почему она ушла?

— Она испугалась.

— Испугалась?

— Ей не понравились мои подруги.

Мисс Гриббин переглянулась с Эвертоном.

— Ей просто не понравилась глупая девочка, которая разговаривает сама с собой и выдумывает всякую чушь. Неудивительно, что она испугалась.

— Сначала она не поверила, что они существуют на самом деле, и стала надо мной смеяться, — сказала Моника, сев на стул.

— Естественно!

— А потом, когда она их увидела…

Мисс Гриббин и Эвертон прервали ее одновременно, повторив хором и с неподдельным изумлением ее последние слова.

— И когда она их увидела, — невозмутимо продолжала Моника, — они ей не понравились. Думаю, она просто испугалась. Во всяком случае, она не захотела остаться и сказала, что пойдет домой. По-моему, она глупая. Мы все от души над ней посмеялись, когда она ушла.

Она говорила обычным тоном, и если в душе радовалась, что своими словами привела мисс Гриббин в замешательство, то ничем этого не показывала.

А мисс Гриббин уже не могла скрывать свой гнев.

— Ты очень плохая девочка. Нельзя говорить неправду. Ты прекрасно знаешь, что Глэдис не могла увидеть твоих подруг. Ты ее просто напугала тем, что разговаривала с несуществующими людьми. Она больше никогда не придет к тебе играть. Так тебе и надо!

— Не придет, — согласилась Моника. — Она правда их видела, мисс Гриббин.

— Откуда ты знаешь? — спросил Эвертон.

— Я поняла это по ее лицу. К тому же она разговаривала с ними, пока бежала к двери. Поначалу они очень смущались от присутствия Глэдис. Никак не хотели выходить, но я их очень просила, и в конце концов они появились.

Эвертон взглядом остановил новую вспышку гнева у мисс Гриббин. Ему хотелось узнать побольше, поэтому он решил проявить терпение и сдержанность.

— Откуда они появились? — спросил он. — Из-за двери?

— О нет. Оттуда, откуда всегда появляются.

— И откуда же?

— Не знаю. Кажется, они и сами не знают. Они всегда приходят незаметно, когда я смотрю в другую сторону. Разве не странно?

— Очень странно! А исчезают они таким же образом?

Моника нахмурилась с серьезным и задумчивым видом.

— Все происходит так быстро, что невозможно понять, куда они уходят. Когда в комнату заходите вы или мисс Гриббин…

— Они тотчас убегают. Но почему?

— Потому что ужасно смущаются. Но уже не так, как раньше. Возможно, скоро они к вам привыкнут и перестанут бояться.

— Ты меня успокоила! — не удержавшись, хмыкнул он.

Когда Моника выпила чай и ушла, Эвертон повернулся к секретарше.

— Вы неправы. Нельзя обвинять ребенка. Она искренне верит в существование этих воображаемых созданий. У нее настолько сильно развита способность к внушению, что даже я в некоторой степени поверил в их существование. Девочка Парслоу — сама еще ребенок, соответственно она более восприимчива, поэтому она действительно их видела. Мы, несомненно, имеем дело с телепатией и самовнушением. Я никогда не занимался их изучением, но должен сказать, что такие случаи представляют определенный научный интерес.

Мисс Гриббин поджала губы, и он заметил, как она передернула плечами.

— Мистер Парслоу рассердится, — только и сказала она.

— Ничего не могу поделать. Может, это и к лучшему. Если Монике не нравится его дочь, им не стоит проводить вместе время.

Тем не менее Эвертон немного смутился, когда следующим утром во время прогулки столкнулся с викарием. Если преподобный Парслоу знал, что накануне его дочь столь бесцеремонно покинула их дом, он либо захочет извиниться, либо потребует извинений от Эвертона — в зависимости от того, как он понимает ситуацию. Однако Эвертон не желал иметь дело с извинениями как с той, так и с другой стороны, он не собирался обсуждать детские капризы, кроме того, ему хотелось сократить общение с господином Парслоу до минимума, обусловленного правилами приличия. Он охотно прошел бы мимо викария, лишь приподняв шляпу в знак приветствия, но, как он и опасался, викарий его остановил.