This one. Книга первая. Суровая земля (ЛП)

Но когда его нога почти зажила, и пришло время продолжить обучение, последовал худший удар из всех. Мастер с лицом, застывшим как маска, не выдававшая ни одного намека на чувства, призвал его к вниманию и спокойно сказал:

– Давай перейдем к другим моментам твоего обучения. Слишком рано знакомить тебя с ки. Ты слишком молод для этого.

Единственное, в чем Кеншин был хорош, стало теперь источником его наибольшей неудачи.

Комментарий к Глава девятая. Горечь

Картинки: https://vk.com/photo-128853700_431040953, https://vk.com/photo-128853700_431040966

========== Глава десятая. Невозможный выбор ==========

Поздней осенью того же года – четвертого года Ансей* – Мастер привел их обратно в провинцию Суо. Они посетили храм, где был похоронен учитель Мастера – Хико Сейджуро двенадцатый – чтобы почтить его память. По застенчивой просьбе Кеншина они также посетили и кладбище Шинты. Встав на колени перед могилой Касуми, Кеншин понял, что провел с Мастером целый год. Он и не заметил этого. Но так или иначе, он преисполнился благодарности Мастеру за то, что тот нашел его на этом одиноком кладбище. Тогда он этого не понимал, но вполне вероятно, что Мастер спас ему жизнь.

После того, как он вознес короткую молитву Касуми, Акане и Сакуре, просто потому, что Мастер сказал, что это было обычной практикой, Кеншин потратил еще немного времени, чтобы поблагодарить их за предоставленную ему возможность жить. А потом особенно поблагодарил Касуми, которая просила его жить ради нее.

Это было нелегко, с тех пор как болезнь прокатилась по его семье… но в целом, сейчас жизнь была хороша.

После этого они направились в провинцию Нагато, где Мастер привел его к маленькому одинокому домику на склоне горы. Мастер выглядел жутковато, когда они туда попали, словно видел что-то в пустой заброшенной хижине. Но когда Кеншин спросил об этом, мечник только ответил, что дом принадлежал его учителю, и здесь он провел большую часть лет своей учебы.

Дом был заброшен много лет и находился в большом беспорядке. Все в пыли, скрипело и воняло, крыша прохудилась в нескольких местах, поэтому первым делом Мастер занялся ею. В обязанности Кеншина вошла уборка. Затем пришло время запастись на зиму – в старой заброшенной хижине не было ни еды, ни дров, ни других предметов первой необходимости. Почти все с таким трудом заработанные Мастером деньги ушли на покупку того, что было необходимо.

По правде говоря, Кеншин был немного напуган, увидев, что деньги разошлись в считанные дни. Мастер, заметив его тревогу, грубовато объяснил:

– Это всего лишь деньги – и сами по себе нужны только для покупки необходимых вещей. Нет смысла их копить. Кроме того, зимой лучше оставаться на одном месте, чем рисковать в дороге.

Вспомнив прошлую зиму, Кеншин мог только согласиться. Путешествие по снегу внушало страх, не говоря уж о сне в мороз…

Когда Кеншин получал возможность остаться в одиночестве, он иногда пытался выяснить, как использовать холодность для укрепления мышц и повышения прыгучести. Его провал почему-то грыз его, казалось, бесконечно. Может, он не привык к неудачам, потому что всегда все выяснял сам. Так или иначе, ему всегда удавалось решать свои проблемы. В нем жило твердое убеждение, что если он будет стараться достаточно упорно, то всегда найдет выход.

Или, может, просто он был настолько упрям, чтобы перестать стараться и отпустить проблему.

Однако из-за этой неудачи он злился на духа, чувствуя его в некотором роде предателем. Из-за этого он с ним и не разговаривал. Может, это было и несправедливо, но Кеншин ничего не мог поделать с собой и считал свою неудачу виной духа.

Когда Мастер отказался от тренировок на скорость и использование ки как от неэффективных, он велел Кеншину сосредоточиться на его ловкости. Так что теперь все дни Кеншина были заполнены тренировками на растяжку и гимнастической практике, вроде стояния на руках, кульбитах и сальто. Это было весело и интересно и почти достаточно для того, чтобы забыть его бездарность. Новые виды тренировок ослабили его панику и стресс, так что ему не пришлось страдать от ночных кошмаров так часто.

Казалось, шаг за шагом он становился все лучше и лучше.

Основные ката ощущались им как его вторая натура, и он делал базовые удары только для проформы и чтобы держать руки в тонусе. Мастер постановил, что в этом он достаточно хорош, и спарринги стали более увлекательными. Они сражались в более быстром темпе, и вместо того, чтобы сбить его или бросить на землю, как склонен был делать раньше, теперь Мастер даже нажимал на лезвие, чтобы отметить удар. Когда Мастер бывал недоволен, он оставлял царапину или синяк, чтобы напомнить ему о сохранении стойки или лучшей защите позиции. От этого борьба походила на настоящее сражение, и Кеншин нашел спарринг гораздо более привлекательным, чем бесконечное повторение основ.

Утром и вечером они продолжали уроки чтения и письма, и словесные головоломки Мастера становились все сложнее. Кеншину очень нравилось их разгадывать, и однажды он осмелился спросить у Мастера, откуда тот их взял.

– Это стихи, а не загадки. Что же касается того, откуда они… ну, некоторые я прочитал раньше и просто пересказываю тебе. Но в основном они моего собственного сочинения.

– Вы их сочинили? Но они очень хорошие! Вы должны записать их, чтобы другие люди тоже могли прочитать их! – с энтузиазмом воскликнул Кеншин, пытаясь скрыть свое удивление. Он никогда бы не подумал, что угрюмый мечник – человек, который любит играть со словами.

– Откуда ты знаешь, что они сколько-нибудь хороши? С твоим-то знанием литературы? Глупый ученик, – недоверчиво усмехнулся Мастер.

Кеншин знал теперь, что не стоит воспринимать это близко к сердцу и даже не расстроился, но предпочел помешать рис, тушившийся в котелке. В последнее время, кажется, Мастер стал чаще называть его глупым, но это не имело значения. Он действительно может показаться настоящим дураком по сравнению с Мастером, но это не главное. Важным было скорее то, как Мастер говорил это. Не замечание, а, скорее, высказанное шутливым тоном, вкупе с теплой ки Мастера, уменьшительно-ласкательное прозвище. Как «дорогой ребенок», используемый Осуми-сан. И если сравнивать его и Мастера интеллект… ну, они просто думали очень разными путями.

Просто как я и дух ссоримся…

Что же касается стихов, Кеншин решил пока не затрагивать этот вопрос. Мастер казался немного смущенным, и беспокоить его сейчас не стоило. Однако это не означало, что Кеншин не сможет поговорить об этом позже. И может, если ему удастся добиться от Мастера записи своих загадок, другие люди тоже смогут наслаждаться ими так же, как и он.

В ту ночь, уходя спать, Кеншин взял с собой свой волчок. Сначала он прятал игрушку потому, что боялся, что ее отберут. Потом он продолжал скрывать ее, потому что не хотел, чтобы ее увидели и сочли его слабым ребенком, и чтобы Мастер не высмеивал его за то, что он играет с ней так часто. Но теперь, когда ничего другого для того, чтобы успокоиться, у него не было, ни одна из этих глупых забот больше его не волновала.

Волчок был единственной вещью, оставшейся ему от почти-второй-матери Касуми, и с ним было проще думать о ее обнадеживающих и добрых словах. Она просила его жить.

– Живи для меня, – сказала она, еще когда он был Шинтой.

За прошедший год он сделал все возможное, чтобы исполнить ее желание. И неважно, как трудно это было, даже после того, как Мастер взял его и дал ему новое имя «Кеншин» и согласился называть его по имени, как знак уважения его как личности.

Личность. Не раб. Не вещь, как чайник или ведро. Не ребенок или что-то еще. Личность в своем собственном праве.

Там, на кладбище, у Кеншина не было никого – только он и дух, один на один. А теперь у него больше не было друга. Несмотря на то, что дух все еще был там, он был не совсем другом. Друг – это тот, с кем можно поговорить несмотря ни на что. И да, дух все еще был готов говорить с ним, но он был зол на него. Раньше он был зол на людей, и никогда на него. И хуже всего то, что у него не было ни малейшей идеи, почему дух злится на него.