Лоуни

Пока отец Бернард переходил от одной группы людей к другой, к нам с Матерью приблизился епископ, поглощенный попытками съесть большой кусок кекса с изюмом максимально приличным образом. Без своего облачения, в сливового цвета сутане, он сильно выделялся на фоне мирской публики, одетой в черное и коричневое.

— Он, кажется, приятный человек, ваша милость, — сказала Мать.

— Вполне, — отозвался епископ.

Его шотландский акцент почему-то напомнил мне промокший мох. Епископ смотрел, как в ответ на какие-то слова отца Бернарда мистер Белдербосс закатился смехом.

— В своем последнем приходе он чудеса творил, — улыбнулся епископ.

— Неужели? — отозвалась Мать.

— Он очень хорошо умеет убеждать молодых людей посещать церковь, — сказал, епископ, глядя на меня с обманчиво доброжелательной улыбкой учителя, который желает одновременно наказать и помочь и в результате не делает ни того, ни другого.

— Ну, мой-то парень прислуживает в алтаре, ваша милость, — объявила Мать.

— В самом деле? — отозвался епископ. — Великолепно! Отец Бернард прекрасно общается с подростками, как, впрочем, и с более зрелыми прихожанами.

— Раз он прибыл по вашему представлению, ваша милость, он уж точно справится, — сказала Мать.

— О, без сомнения, — ответил епископ, стряхивая крошки с живота тыльной стороной руки. — Он поведет вас по мирным водам, избегая скал и мелей, так сказать. На самом деле моя морская аналогия вполне уместна, — продолжал он, вглядываясь в то, что происходит на втором плане, и вознаграждая себя улыбкой. — Видите ли, я очень заинтересован в том, чтобы отец Бернард обратил вас к внешнему миру. Не знаю, как вы, а я придерживаюсь мнения, что вера, запертая в стенах привычного, загнивает.

— Ну, если вы так думаете, ваша милость… — начала Мать.

Епископ повернул к ней голову и снова улыбнулся с некоторым самодовольством:

— Правильно ли я улавливаю, что эта мысль вызывает у вас некоторое сопротивление, миссис…

— Смит, — сообщила Мать и затем, видя, что епископ ожидает ответа, продолжала: — Вполне возможно, ваша милость. Прихожане постарше не очень хотят, чтобы здесь что-то менялось.

— И не должны хотеть, миссис Смит, не должны, — согласился епископ. — Уверяю вас, я бы предпочел, чтобы назначение нового священнослужителя стало частью органичного процесса, если хотите, молодым побегом старой лозы, плавным переходом, а не революционным взрывом. И в любом случае, я не предлагаю, чтобы вы отправились на край земли. Я подумал о том, что отец Бернард мог бы отправиться с группой прихожан в уединенное место на Пасху. Я знаю, что сердцу отца Уилфрида была дорога эта традиция, и сам я всегда считал ее очень достойной… Так вы сохраните память о своем старом священнике и получите шанс заглянуть в будущее. Это будет плавный переход, миссис Смит, как я говорил.

Гул голосов в саду перекрыло звяканье ножа о стеклянный стакан.

— Надеюсь, вы извините меня, — сказал епископ, прикасаясь к губам, чтобы стряхнуть крошки. — Долг призывает.

Он направился в сторону большого складного стола, установленного рядом с кустами роз; сутана хлопала его по лодыжкам, намокая в траве.

Когда епископ ушел, к матери сбоку приблизилась миссис Белдербосс.

— Вы так долго беседовали с епископом, — сказала она, игриво подталкивая Мать под локоть. — О чем же вы говорили?

Мать улыбнулась.

— У меня отличная новость, — объявила она.

* * *

Несколько недель спустя Мать организовала собрание заинтересованных сторон. Следовало ковать железо, пока горячо: епископ имел обыкновение менять свои взгляды. Мать предложила, чтобы члены прихода пришли к нам домой обсудить, куда поехать, хотя сама она имела в виду одно-единственное место.

В отведенный вечер все пришли — шел мелкий дождь, — благоухая сыростью и съеденными обедами: мистер и миссис Белдербосс и мисс Банс, помощница священника по хозяйству, с женихом, Дэвидом Хоббсом. Они повесили пальто в тамбуре с потрескавшейся плиткой, где стоял неистребимый запах ног, и собрались в нашей гостиной, с беспокойством поглядывая на каминные часы. И хотя все было приготовлено для чая, пришедшие не могли расслабиться до тех пор, пока не прибыл отец Бернард.

Наконец звякнул колокольчик, и все поднялись, а Мать открыла дверь. На крыльце стоял ссутулившись отец Бернард.

— Заходите, заходите, — пригласила его Мать.

— Спасибо, миссис Смит, — отозвался священник.

— Все в порядке, преподобный отец? — забеспокоилась Мать. — Надеюсь, вы не слишком промокли?

— Нет, нет, миссис Смит, — улыбнулся отец Бернард, хлюпая водой в башмаках. — Я люблю дождь.

Улыбка Матери не скрыла ее сомнений: она подозревала, что отец Бернард иронизирует. Мать никогда не сталкивалась с такой чертой у священников. Отец Уилфрид всегда был исключительно серьезен.

— Хорошо для цветов, — все, что она могла произнести в ответ.

— Точно, — согласился отец Бернард. И обернулся на свою машину. — Скажите, миссис Смит, вы не против, если я приведу Монро? Он не любит оставаться один, а когда дождь стучит по крыше машины, он может малость чокнуться, понимаете?

— Монро? — переспросила Мать, глядя через плечо священника.

— Назвал в честь Мэтта.

— Мэтта?

— Мэтта Монро, — улыбнулся отец Бернард. — Монро — моя единственная слабость, я вам точно говорю, миссис Смит. Я долго совещался с Господом по его поводу, но, по-моему, Он махнул на меня рукой как на пропащего.

— Извините, — ничего не могла понять Мать, — о ком вы говорите?

— Да вот тот дурень, видите, маячит в окне.

— Ваша собака?

— Точно.

— Думаю, все будет в порядке. Он же не будет, ну, вы понимаете, правда?

— О, не беспокойтесь, миссис Смит, он приучен. Просто подремлет немного.

— Все будет в порядке, Эстер, — вмешался в разговор Родитель.

Отец Бернард пошел к машине и вернулся с черным лабрадором, который чихнул на половик, отряхнулся и растянулся перед камином так, будто всю жизнь жил в нашем доме.

Мать предоставила отцу Бернарду единственное кресло рядом с телевизором, старое и потрепанное, зеленовато-бежевого цвета, которое она украшала салфеточкой с кружевной каймой, ровно раскладывая ее при помощи Родителева спиртового уровня, когда думала, что ее никто не видит.

Отец Бернард поблагодарил ее, вытер лоб носовым платком и опустился в кресло. Тогда и остальные последовали его примеру.

Мать щелкнула пальцами и бросила на меня взгляд, смысл которого был равносилен пинку под зад. Как и всегда во время любых мероприятий у нас в доме, моей работой было организовывать чаепитие и предлагать гостям пирожные. Поэтому я опустился на колени рядом со столом, налил отцу Бернарду чаю и поставил чашку сверху на телевизор, накрытый крахмальной тканью, так же как были накрыты все распятия и статуи в церкви. Ведь теперь был период поста.

— Спасибо, Тонто, — сказал отец Бернард, улыбаясь мне с заговорщическим видом.

Прозвище он мне придумал, когда прибыл в Сент-Джуд. Он был Одинокий Ковбой, а я — Тонто. Знаю, это детская игра, но, наверно, мне нравилось, что мы вдвоем с ним сражаемся бок о бок, как боевые товарищи в комиксах «Диверсант». Правда, я не знал с кем. С дьяволом, может быть, или с язычниками, чревоугодниками, расточителями… С теми людьми, которых отец Уилфрид научил нас презирать.

Слушая, как натужно скрипит под отцом Бернардом кресло, когда он устраивался поудобнее, я в очередной раз поразился его громадным размерам. Сын фермера из Антрима, лет тридцати, не больше, хотя и казался человеком средних лет — годы тяжелой работы не прошли даром. У отца Бернарда было тяжелое, мясистое лицо с расплюснутым носом, массивная шея, собираясь в складки, находила на воротник. Он был всегда аккуратно причесан, волосы тщательно смазаны маслом и производили впечатление прочной каски на голове. Но какое же ощущение неуместности вызывали его руки, когда он брал чашу для причастия или дароносицу! Крупные, красные, задубелые от работы в детстве на строительстве каменных стен и при отлавливании бычков, когда надо было сделать им насечки на ушах. Если бы не воротник его священнической одежды и мягкий, как кашемир, голос, то отца Бернарда можно было бы принять за привратника или грабителя с большой дороги.