Дикая охота. Полотно дорог (СИ)

Виска расхохоталась, наблюдая, как дочь испуганным чумазым котенком шмыгнула ей под руки, а Грайна нависла над ними обеими, словно грозовая туча. За окном носились беззаботные стрижи и пела молодая, звонкая весна.

Воспоминание было далеким, смутным, размытым. Мара не помнила, зачем Грайна уходила в Небесный Город, однако детское воображение, растревоженное рассказами старухи, живо рисовало невиданной красоты столицу с белыми летящими башнями, длинными лестницами, высокими мостами. Там должно было быть хорошо по осени, когда листья в садах начинали золотиться и терялись в густой сочной синеве неба, а закаты падали прямо за край. Если Мара все верно поняла, ведуны Эллоина умудрились поднять над землей огромный пласт, сделав своеобразное плато прямо на ровном месте, среди пологих холмов и равнин, а на нем выстроили свой город, куда и посадили императора.

- А что-нибудь о Небесном Городе тебе ведомо? – она взглянула на Даэн, и Коршун лишь пожала плечами.

- Нет. Этот регион находится слишком далеко от Келерии. Возможно, Лорелей и контактирует с кем-то оттуда, однако нам эту информацию не разглашают. Наше дело – не политика, - она вздохнула, - Поэтому я не совсем понимаю, что делаю здесь и сейчас в качестве представителя всей Гильдии. В качестве твоей защитницы и спутницы – понимаю, а вот все остальное…

- Я, в общем-то, тоже не особо понимаю, что делаю, и что делать в целом, - рассудительно молвила ведьма, находя ее холодную сухую ладонь и чуть сжимая ее пальцы в своих. Даэн подняла на нее глаза, и на лицо ее легла едва заметная тень улыбки. Мара тоже улыбнулась в ответ, - Сама же мне баяла о том, что справимся, что все решится. Вот и не думай о дурном.

- А я прямо так погружена в смурные мысли, - иронично прищурилась Птица, вскидывая красивую бровь дугой, и Мара фыркнула: вот уж точно. Если Даэн и думала о чем-то недобром, то прятала это так умело, что даже чуткая к миру и к этой женщине Мара не смогла бы сказать, что ее тревожило. Лишь когда Коршун сама показывала это – не иначе.

Солнце поднималось все выше, и, когда Мара с Даэн подошли к широкому мосту из светлого, грубо отесанного камня, небо стало совсем уж голубым и прозрачным, чистым-чистым. Женщины пропустили небольшую подводу, идущую из города, и Мара отстраненно подумала, что за это короткое время она увидела куда больше людей, чем за всю свою жизнь в лесу – там повсюду сновали лишь духи, прозрачные и тонкие, говорящие на ином языке, жившие совершенно иной жизнью. Сейчас же вокруг нее постоянно был шум и гам, человеческий переполох, и это было странно: с одной стороны, невероятно хорошо, но с другой – едва ли Мара смогла бы однажды променять свой тихий уютный быт на сети городов из камня и вечную суматоху.

По склону к городу взбирались сады, и их заснеженные кудрявые ветви напоминали белое кружево меж пальцев искусной мастерицы. За спиной осталась сияющая серебром река, и Мара, так и не сумевшая понять, в чем причина такой структуры энергий, хмурилась и кусала губы – однако думать о том сейчас было некогда. Первое кольцо городской стены, за которым начинались поля и длинные темнеющие на снегу постройки хранилищ, теперь было совсем рядом.

У врат их никто не остановил, никто ни о чем не спросил, словно безразличным стражам дела до них не было. Про себя Мара отметила, что мужчины здесь носили длинные теплые пальто до самых щиколоток и отпускали волосы, собирая их в косы на затылке. Глаза у эллоинцев были светлые, и на правой щеке у каждого воина виднелся какой-то рисунок – символ Светлого, если ведьма верно помнила: дерево о семи ветвях, схематично нарисованное на коже черной краской. Тот же рисунок Мара видела на второй стене, опоясывающей город: на светлом песчанике темнела узорная мозаичная кладка, и семь изогнутых ветвей расползались в стороны, словно русло давно пересохшей реки в пустыне. Почему-то Маре не нравился этот символ, так напоминающий древо Бессмертного: что-то в нем было неправильное, фальшивое, словно неведомый художник наделил его абсолютно неверным значением, и это понимание так и осталось в сердцах других. Из-за стены поднимались башни, облицованные все тем же светлым песчаником, и над городом развевались белые знамена с черным рисунком, беспрестанно двигающимся и меняющимся на потоках ветра.

Все дороги в Алосте, как и в любой столице провинции, ведут к Собору – все это знают. Улицы города напоминают паутину: окружные нити идут по спирали к центру, и, если неспешно прогуливаться вдоль них, можно потратить целый день для того, чтоб обойти всю столицу, от самого дальнего квартала земледельцев до центральных кварталов ведунов и знахарей, вычищенных до последней пылинки. А вот если особо не задаваться целью осмотреть все, да пойти по одной из широких прямых улочек к Собору, то очень скоро приземистые домишки останутся позади, а перед глазами вырастет огромный каменный храм, над остроконечными крышами которого полощутся знамена, а вокруг каждой из восьми тонких башен вьется спиралью винтовая лестница, вдоль которой ярко горят крохотные золотые фонарики. Они не гаснут ни в бури, ни в самые жестокие холода, и поговаривают, что никто ни разу не видел, чтоб на ступенях показалась хоть одна живая душа. Но фонарики горят испокон веков звездами, и ничто не может изменить это.

Они стояли на шершавых истертых ступенях, отполированных годами почти что до блеска. Впереди темнела двустворчатая дверь, распахнутая настежь, и внутри здания Мара видела прозрачный дневной свет, затапливающий залы и комнаты. У входа топтались люди – их было немного, и ведьма ощущала сладковатый запах каких-то масел, от которых неприятно кружилась голова, и мысли становились вязкими. Даэн взглянула на нее, чуть заметно кивнув, и они обе направились к входу в Собор, присоединяясь к другим просителям. На них, чужеземок, с любопытством косились люди – судя по странным длинным одеждам и по-особенному заплетенным волосам, все они были родом из Эллоина, а ни Мара, ни Даэн не напоминали светлоглазых жителей одной из восьми провинций. Ведьма ощущала себя неуютно под этими внимательными оценивающими взглядами, но, сжав зубы покрепче, заставила себя попросту не обращать на них внимание. В конце-то концов, ждать им нужно не так уж и долго.

Когда подошел их черед, солнце, острое и почти белое, стояло уже в зените. Жизнь в городе кипела – сновали люди у подножия широкой лестницы, мохноногие низенькие лошадки тащили груженные холщовыми мешками телеги, переговаривались меж собой жители Алосты, прогуливаясь по городу, или торопясь куда-то по делам. И когда последний проситель покинул залы Собора, Мара чуть ли не вздохнула спокойно: наконец-то можно было спрятаться в тиши молчаливых комнат и заняться делом. Ждать она больше не могла.

Эхо ее шагов отражалось от каменных стен, проложенных мрамором – таким светлым, что казалось, будто они оказались внутри облачного замка, или снега. Вокруг вырастали одинаковые широкие колонны, круглые, без единого изъяна, без единой трещинки, и светлые прозрачные занавески, заслоняющие огромные окна, чуть покачивались в ответ на колебания воздуха. Женщины шли по вытянутому узкому залу, в самом конце которого за широким столом, укрытым синим шелком, сидел человек. Он поднял на них равнодушный взгляд, когда Даэн выступила вперед, чуть склоняя голову.

- Приветствую тебя, Жрец Светлого. Мы – чужеземки, пришли говорить с Хранителями Алосты. У нас – важные вести, и ждать мы не можем. Просим разрешения увидеть Хранителей Собора.

- Разрешаю, - протянул мужчина, лениво поглаживая льняную косу, переброшенную через плечо и заплетенную в тугой канат. Акцент у него был странный, с долгим протяжным «а», и Маре слышалось самолюбование в его голосе. Да и взгляд его при слове «чужеземки» стал совсем уж скучающим. Впрочем, едва ли это имело значение, - Проходите, прошу вас, - он приподнял руку, указывая на высокую узкую арку слева от себя, и темный рукав его балахона сполз к локтю, обнажая медные кольца широких браслетов.

Во втором зале тоже стояла тишь, и свет вокруг был прозрачен – он лился из широких окон и, проходя через молочный легкий шелк, ниспадающий с карнизов, становился совсем уж странным, нездешним. В центре зала на темных креслах с жесткими резными спинками восседали люди – их было восемь, и все они, словно один, обернулись к вошедшим, заслышав звук их шагов. Место, где они сидели, опоясывало кольцо из странных плоских чаш на высоких тонких ножках – и в этих чашах недвижимым зеркалом чуть поблескивала вода. Пахло терпким маслом, благовониями и чистотой, и Мара содрогнулась: все это не было важным и нужным. Истинная вера не требовала всего этого – отчего же тогда здесь, в оплоте Светлого, было так?