Дикая охота. Полотно дорог (СИ)

- Ты знаешь. Ты все знаешь, - Даэн сейчас казалась ей совсем другой – несгибаемой, жесткой, и почему-то Маре нестерпимо хотелось, чтоб она замолчала. Чтоб она просто взяла ее на руки и убаюкала, словно ребенка, чтоб сказала, что все кончено, и что вся неимоверная тяжесть ответственности, что легла на их плечи сейчас, ушла. Что ее просто не стало… - Бояться – это не плохо, Мара, - ее голос стал мягче, нежнее. Ведьма подняла на нее измученный взгляд, - Плохо – остаться в этом страхе и позволить ему пожрать себя. Не позволяй. Ты ведь сама говорила мне – больше и нет ничего, кроме того, во что мы сами верим. Все, что страшит тебя – предрассветная мгла. А перед рассветом, сама знаешь, всегда самый темный час.

У тебя ничего не получится… Ни у кого из вас. Мое время уже пришло – я на твоем пороге. Все, что тебе остается – смотреть, как твой мир замирает, покорный моей воле. Так гляди и не противься – и я позволю тебе уйти без боли. Впусти меня. Шепот, раскалывающий череп, прошелестел в ее голове, и Мара застонала, ощущая, как боль становится физической, настоящей. Она пронзала все тело, каждую кость, каждую жилку и каждую клеточку, она отравляла, и ни на чем ином ведьма не могла концентрироваться. Сила Бессмертного не отзывалась, словно Мара навсегда потеряла связь с Ним – и от того стало еще хуже. Даэн держала ее, обхватив плечи, и сквозь свистящие волны чужого голоса ведьма слышала ее – но так слабо, словно осталось лишь эхо, осколок звука, но не более того.

Ты – ничто, лишь пепел на жерновах миров. Признай. Ты сама знаешь это.

Мара сипло вскрикнула, когда позвоночник прошило огнем – как раз там, где ее энергетическая оболочка была сшита ворожбой Слепой Мэг. Ровно одна секунда понадобилась ей для того, чтоб понять: чужая воля сейчас расплетет вязь теней, уже ставшую частью ее силы, и тогда рана откроется вновь. И никто не сможет спасти ее.

Под веками было белым-бело, а тело выкручивало так, словно все горы мира ныне дробили ее кости, пытаясь раздавить ее под своей громадой. Шепот становился громче, навязчивей, и она уже ощущала, как истлевает первая нить-тень, которой эльфийская ведьма стягивала ее энергетическую рану. Да, Слепая Мэг изменила их структуру и суть, обратив их в силы Бессмертного, однако там по-прежнему было хрупко и тонко – Мара видела это всякий раз, когда оглядывала себя колдовским зрением. Боль вгрызлась еще сильнее, и ведьма поняла, что если сейчас ничего не предпринять, она проиграет, даже не начав сражаться.

Перед глазами вдруг возник образ Даэн – только за ее спиной сияли золотом крылья. Шесть крыльев Богини-Птицы простирались над волнами свечения, и тонкие перья, сотканные из солнца, мягко колыхались, подхваченные тем ветром, что двигал галактики. Ее глаза-колодцы смотрели в самое сердце Мары, и в них была сила и уверенность, покой и надежда. Она протянула ей руку, и в следующий миг ведьма ощутила, как внутри нее, в самом сердце, разгорается пламя – а за ним начинается пустота. Та самая Пустота, о которой она просила столько дней и ночей – Пустота ее Бога. И Мара всем своим существом бросилась туда, в этот спасительный омут тишины и силы, жизненно необходимой сейчас.

Она тянулась к Даэн, утонувшей в золоте и солнце, бронзовой и светлой, застывшей в янтарной смоле времени – и танцующей среди вихрей песчинок в песочных часах мира. Она тянулась к Древу Бессмертного, под корнями которого спали древние среброглазые духи – и видела их так ясно, словно все они были здесь, в тесной лачуге посреди спящей заснеженной долины. Она звала Великую Пустоту, творящую жизнь – и та отозвалась, распускаясь в ее сердце белоснежным цветком, на острых лепестках которого лежала звездная пыль и мелкая россыпь капелек воды. А затем боль стала невыносимой, и мир отступил, взорвавшись в ее сознании сверхновой звездой, и великая сила швырнула ее куда-то вверх и сразу же – вниз, в вековую мглу недр земли и еще глубже. Туда, где солнца никогда не было.

Она была одна в темноте без единой искорки света, без единого звука. Из этой мглы к ней медленно шла женщина с глазами змеи, и бурю ее черных волос трепал невидимый ветер. Она улыбалась, и губы ее были черны.

- Ты проиграла, ведьма. Мы уже здесь…

- Ты лжешь, - ни слова не сорвалось с ее губ, однако Мара знала: женщина услышала ее. Ее брови изломились, а в глазах промелькнуло что-то, напоминающее насмешку.

- Нет – и ты веришь мне. Я уже здесь. Ты чувствуешь – это я расплетаю тебя по ниточке, это я иссушаю тебя. Ты умираешь. Признай это. Я пришла за тобой.

- Я не умру, - Мара ощутила, как дрогнул в груди клубочек покоя, который женщина вновь попыталась опутать тьмой и тяжестью – однако на этот раз удержала его. Где-то на грани сознания она по-прежнему видела шестикрылую Даэн, и у нее были глаза Великой Пустоты. И ей Мара верила – ей, а не сотканной из теней и шепотов незнакомки.

- Не сопротивляйся, - прорычала та, разводя в стороны тонкие руки, и Мара видела, что в чашах ее ладоней собирается туман и темный дым, все быстрее скручиваясь в тугие плотные клубки злой силы, - Ты не выстоишь, как бы громко не звала его. Он не придет. Он никогда больше не придет.

И это тоже была ложь. Теперь Мара знала. Где-то за тысячи миров отсюда ее тело лежало на коленях Даэн, содрогаясь от ломающей хребет боли – но это было так неважно. Теперь она знала – и ощущала все вновь. Страхи, по пятам преследующие ее все это время, были лишь предрассветной тьмой – а между тем золотой край солнца уже поднимался над бессонным океаном-купелью, в котором Жизнь баюкала и с великой любовью растила новые миры, что однажды прорастут на Древе Бессмертного новыми цветами. И все духи мира ждали, безмолвно ждали – и верили в то, что новая весна придет. И Мара тоже поверила. Теперь – навсегда и до конца.

В тот миг с рук незнакомки сорвалась белыми молниями сила, призванная ею для того, чтоб смести Мару и уничтожить все, чем та была. Поток вошел в грудь, врезаясь прямо в пустоту под ее кожей – и прошел насквозь, не встретив никакого сопротивления. Этот поток обращал пеплом и прахом самые древние миры, этот поток нес их к жерновам великого Колеса, чтоб оно перемололо их в мелкое крошево воспоминаний, не оставив от них ничего более. Лицо женщины озарила безумная радость, в следующий же момент сменившаяся немым изумлением: Мара не исчезла.

Я – пустота твоя, Бессмертный. Я – сам ты. И ничто в мире не может навредить мне, ибо я есть весь мир: зло в нем и свет в нем, тени и энергии, пламя и вода, небо и земля. Я – солнце, и я возжигаю себя, обращаюсь светом, и рассвет наступает по моей воле и по воле Великой Жизни. И ничто не сможет помешать небесной воле. Я – твое оружие, твой меч и твой щит. Я – твое дитя. Дитя солнца.

Женщина отшатнулась назад, двигаясь плавно и медленно во мгле, что окружала их со всех сторон, а затем яростно закричала, вновь поднимая руки – только Маре было уже все равно. Пылающее в груди золото распустилось солнечным сиянием, прорезая тьму и высвечивая все миры, что были поглощены ею. Незнакомка конвульсивно дернулась, а затем исчезла, оставляя лишь отзвук змеиного шепота:

- Ты выиграла лишь крупицу времени…

След ее, сотканный из тумана, растаял во мгле, что медленно наполнялась сиянием. Мара видела, как вокруг нее появляются крохотные песчинки-миры, галактики, что были не больше вишневого лепестка, и все они были цветами на ветвях великого древа, что прорастало в пустоте без времени и пространства, древа, что связывало их все в нечто единое, нечто большее, чем просто звездную пыль. Северные сияния заплетались меж его листьев, и Мара сама была внутри того древа, была им и была всем, что существовало и будет существовать. Она была Бессмертным.

Кольцом ее обступали духи, чьи глаза сияли серебром и прозрачными переливами немыслимой силы. Они просыпались, они шли к ней, и Мара видела, как цветы-миры на ветвях Древа разгораются все ярче – а когда сияние стало нестерпимым, ведьма ощутила, как неведомый ветер словно утягивает ее куда-то вверх, унося ее прочь из сердца всех миров.