Non Cursum Perficio (СИ)

Алия нервно облизнула губы, ощутив сладкий вкус собственной помады с розовым маслом. Посмотрела на Рыжика – резко, пронзительно, будто вогнала в него заточку или стилет, требуя ответа «Да» и не собираясь отпускать, пока не ответит.

-Не знаю. Я умею стоить стены… и никогда не стремился их разрушать… – Рыжик поднял голову, уничтожив иллюзию; его отрешённые чёрные глаза бестрепетно и спокойно встретили требовательный, жгущий нетерпением взгляд Алии. Так ледяная вода встречает раскалённый, только что выкованный клинок. – Но Элен Ливали кто угодно, только не глупая женщина... и некоторые её суждения я принимаю. А ты, должно быть, принимаешь все?..

Алия вспыхнула, как зажжённая спичка:

-По крайней мере, это куда правдивей и правильней, чем тупо следовать давно устаревшим догматам, которые вколачивают нам в головы, не взяв на себя труда объяснить, что к чему… Ты просто никогда не ходил в общеобразовательную школу, Ррыжичек, тебе не с чем сравнивать.

-До-о-о, Са миловал, – протянул неожиданно развеселившийся Рыжик и откинулся на стуле. Воображение живо нарисовало ему картинку: школа Фабричного квартала, первое сентября, усыпанный палой листвой двор, и он с букетом раскисших астр и со своим рюкзачком за спиной, в сопровождении Диксона. Красотища. Со своими вечно бунтарскими умонастроениями Рыжик вряд ли бы долго смог сносить школьную уравниловку, и Диксона вызывали бы к директору для длительных педагогических бесед и уговоров сдать своё сомнительное сокровище в интернат для трудных подростков…

-Нет, ну а собственные мозги тебе для чего? – возмутился Рыжик, взмахом чайной ложечки отогнав от себя видение о школьных годах чудестных. – Чем бессловесно проглатывать чужие постулаты, не интереснее ли создавать свои?

-Из пустоты и информационного вакуума, что ли? – Алия презрительно оттопырила нижнюю губу с заметно съеденной помадой. – Тысячи лет умные люди говорили умные вещи, а ты теперь предлагаешь их обходить десятой стороной, тридцатым забором… Это уж как-то…

-Аффигительно умные вещи!! Что мир всего один, что музыка не имеет никакого отношения к математике, что смерть – это конечная точка, дальше которой двинуться невозможно, – Рыжик раздражённо швырнул кусочек рафинада обратно в сахарницу, не попал и разозлился ещё пуще прежнего. – Люди учатся ходить на широком асфальтированном шоссе, проложенном всеми их предыдущими поколениями и потому не содержащем ничего нового. А я предпочитаю тёмные задворки и закоулки, где множество всяких интересностей и тайн… И я, если хочешь знать, даже где-то уважаю Элен Ливали за то, что она рискнула идти поперёк основной дороги и вести за собой единомышленников! Протест учёных из Гильдии давно потерял остроту и стал подобен пресной лепёшке. Уйдя на Озёра, они скопировали здесь всё то же устройство научного мира, со всей его иерархией, пусть и занимаются решением иных проблем, нежели коллеги из НИИ клина. Именно поэтому Поль Бонита, которого я бесконечно уважаю за его чудовищный выбор, ушёл с Озёр… А вот Элен Ливали до сих пор бунтарка. Бунтарка бархатная, а иногда и стальная. Она не застывает в самосозерцании, Алия, и не верит истинам прошлых лет. Истины не универсальны, они должны меняться вместе со временем, иначе они осыпаются шелухой и чешуйками ржавчины, обнажая под собой не суть вещей, а невнятную пустоту… Да что ты вообще понимаешь в этом, коханая девочка, книжный ребёнок, цветочный бутон!!

Обычно тихий и невыразительный голос Рыжика сейчас дрожал и вибрировал, как натянутая струна; глаза лихорадочно блестели, на фарфоровых щеках вспыхнул злой румянец. Алия сидела, вжавшись всей спиной в стул и одурело приоткрыв рот.

-Ты чего кричишь на меня, а? – тихо пролепетала девушка, когда Рыжик дошёл до той точки кипения, за которой исчезает способность связывать слова в фразы, и остаётся только пинать мебель да немо потрясать руками. – Ты на меня не очень-то кричи, Ррыжичек… я в душе, может быть, уже взрослая женщина, даже почти старуха седая, только умело крашусь… а вот ты, как ни крути, всё равно мальчишка. Превредный, хоть и хорошенький. Я – убийца, Рыжик. Да-да.

Алия неожиданно улыбнулась Рыжику – так, что на щеках появились милые ямочки.

-Такие детки-ранетки, как я, быстро взрослеют… даже если не очень-то рвутся за запретными яблоками, – Селакес прямо с каким-то мазохистским удовольствием опять отхлебнула успевшего вторично остыть сладкого чая.

Рыжик, полезший в холодильник, презрительно шевельнул лопатками, показывая, что ему до лампочки Алия заодно со своими душевными исканиями. От этого жеста девушка раззадорилась не на шутку, забыв, что полчаса назад, идя к домикам трамвайщиц, обмирала при одной мысли о том, чтобы выложить Рыжику свою историю. Сейчас Алия была готова костьми лечь, лишь бы эта рыжая высокомерная зараза проглотила назад свои слова про коханую девочку и розовый бутон.

-Я человек принципов, – убеждённо, напористо продолжила Алия свой монолог. – Не терплю, когда на меня давят. И не выношу предательства… Знаешь, кому в аду отвёл Данте самый-самый ужасный, девятый круг?..

-Не знаю. Не читал, – равнодушно отозвался Рыжик, подходя к столу с двумя помидорками в руке. Откусив одну, он с набитым ртом добавил, – я вообще не люблю современную прозу.

У Селакес на миг аж перехватило дыхание от такой махровой, можно даже сказать, мохнатой дремучести. Потом Алия решила не отвлекаться на частности, и торжественно объявила, свысока поглядывая на Рыжика:

-На девятом кругу ада были те, кто обманул доверившихся. Понимаешь? Она обманула меня. Сама впихнула к Элен Ливали в объятия, а потом даже не пыталась вернуть. Махнула на меня рукой. Отказалась. И не хотела по-хорошему отдавать Лилу… это сестра моя младшая. Была.

-Была, да вся вышла? – рассеянно осведомился Рыжик, раскачиваясь на стуле и вкусно поедая помидорку. Алия вошла уже в такой раж, что не замечала «кошачьей колыбельки», в которую Рыжик умело играл с её чувствами – как с алой ленточкой тогда, на озере. Бездушное замечание Рыжика довело Селакес практически до слёз:

-Как ты можешь! Я пришла вместе с Элен, просто чтобы забрать Лилу в Кирпичное, ей бы там понравилось жить. Не то, что с этими жуткими детьми никельщиков, да в нашей кошмарной древней общаге на аллее Прогресса, где одна душевая на весь этаж… Прогресс прогрессивнее аж некуда! Не хотела она нам счастья, понимаешь? Как это может быть вообще – мать, которая не хочет своим детям счастливой жизни? Не в одной комнате втроём, а по-человечески, когда не надо по вечерам ложиться в восемь, чтобы не жечь электричество, а то топливо дорогое и паукам мяса нет, когда Лилке не надо за мной донашивать, когда не надо вставать ночью, чтобы дров в эту мерзкую буржуйку на кухне подкидывать… Кто меня осудит? Ты, что ли, кукла фарфоровая?..

Алия со всхлипом врезала кулаком по столу. Рыжик еле заметно вздрогнул и инстинктивно потянул на себя край клетчатой скатерти, словно хотел её спасти от следующего Алиного удара. Девушка же продолжала, не в силах остановиться, словно вошедший в пике самолёт, у которого намертво заклинило рули, или словно летящий с горы поезд со сгоревшими к чертям тормозами:

-Мы по-хорошему пришли, а она с этой бледной спирохетой, с этой подпевалкой Ириночкой заманила Элен в душевую и включила лампу-рефлектор. Она как «молния» в операционной, с зеркалами, и такая же мощная. Мы под ней всегда тряпки сушили, балконов-то в общаге нет, а батареи всегда еле тёплые, на стенах грибок… Я знаю, что всё эта мерзкая сучка придумала, эта Ирина. Она с виду тихоня тихоней, вот только по таким тихоням Дантов девятый круг и плачет! Как они могли… Элен пришла без защиты, без офицеров, с белым флагом, а они её там заперли и держали… А ты знаешь, Ррыжечка, что с нами бывает от лёгкого электричества?..

-Знаю, – равнодушно отозвался Рыжик. Он теперь сидел, подперев голову рукой, и наблюдал, как снуют по белой паутине круглые паучки. – Твоё счастье, что в депо жгут ртутные лампы, не то не пить тебе со мной чай у трамвайщиц на кухне…