Non Cursum Perficio (СИ)

-…да, иду, – Рыжик со вздохом распустил шёлковую «розочку» и побрёл к валуну, где лежали его сапожки. Алая лента тащилась за ним следом по песку, до жути напоминая кровавый след. Селакес даже зажмурилась, чтобы не видеть. Только сейчас девушка поняла, что ужасно устала – она ведь не спала всю ночь, готовясь к празднику Перемены.

-Мёртвые не прощают… они просто молча смотрят на тебя из тумана, из воды и даже из зеркала – и ждут… да, Алия? – совсем рядом, над плечом девушки, прошуршал голос Рыжика – как будто пересыпающийся в часах песок. Алия вздрогнула всем телом, словно раненый зверь, и еле слышно всхлипнула.

-У кого-то их совсем нет, а у кого-то – целое кладбище, – продолжал Рыжик. Он не собирался выпускать Алию из мёртвой петли своего лишённого выражения голоса, покуда она не расскажет ему… историю. Да, историю – как это сделали Дьен Садерьер, убивший своего брата, Камилло Диксон, нелепо потерявший самую главную драгоценность в своей жизни, и многие, многие другие, которые были до них.

-Уверена – у Элен Ливали как раз это кладбище и есть. Большое, просторное… ухоженное, с чистыми дорожками, с рядами ёлочек. Элен любит порядок, – глухо отозвалась Алия, еле-еле совладав с собой. Прошлое рвалось из неё наружу, но Алия Селакес держала очень, очень крепко – за эти годы она научилась. Талантливая девочка, отличная ученица, первая принципалка… Она не поддастся. Да, Рыжик – это Рыжик, существо со своими понятиями о морали и тому подобных вещах, но… но неизвестно, как он посмотрит на Алию, если она всё-таки выдернет из себя этот острый, беспощадный шип розы, что вонзился в её душу без малого семь лет назад.

-В Ливали я уверен не меньше твоего. А что насчёт тебя, Алия Селакес?.. – Рыжик коснулся губами её шеи. Алия всё стояла с закрытыми глазами, похожая сейчас на девушку-трамвайщицу, обернув незрячее лицо к равнодушному небу и чуть запрокинув голову. – Что за имена написаны на надгробных плитах? Или же ты малодушно предпочла забыть, как их звали?.. Расскажи мне, первая принципалка, апологет уз и нового Некоузья – …

-О, Ррыжик, как ты жесток, – тихо прошептала Алия.

-Я не жесток, Алия. Я мог бы в одно движение выбить табурет из-под твоих ног, – образно выражаясь, – доказав, что мир не имеет ничего общего с представлениями о нём стайки милых и самовлюблённых девочек-принципалок, – равнодушно отозвался Рыжик. – И я сам точно так же обвинял в жестокости одного… одно создание, и я понимаю, что ты чувствуешь сейчас. Но тебе нужно быть готовым к таким вопросам, Алия Селакес, раз ты избрала тот путь, которым идёшь. Сейчас спрашиваю я, тот, кто выслушает и не осудит; разве может дневник, в котором пишут о тайнах и грехах, осуждать пишущего?.. Но спросить может кто угодно. Эмигрант из Берёзников. Ребёнок убитого тобой старовера из-за Стеклянного моста. Или твоя собственная…

-Хватит! – Алия, наконец, распахнула глаза, круто развернувшись к Рыжику. Тот, пока тихо нашёптывал ей, успел повязать шёлковую ленту себе на шею, и теперь походил на казнённого на гильотине – в тот момент, когда палач ещё не схватил его за волосы, показывая голову жадно копошащейся толпе.

-Хватит, я поняла, чего ты хочешь… Элен Ливали говорила нам, что ты обожаешь сказки – и чем страшнее, тем лучше. Ну что же, Ррыжичек, Иголка, которая ранит, а не шьёт – я расскажу тебе сказку… думаю, она… оправдает твои ожидания, – губы Селакес горько скривились.

-Вообще-то, я никого не вынуждаю, – Рыжик незначаще улыбнулся, больше самому себе, чем Алии. – Но ты – случай особый… ты предпочитаешь носить в себе яд, но не выпить противоядие, потому что оно горькое… храбрая девочка.

-А может, ты и прав. Только давай уйдём отсюда, – Алия повела плечами и пошла дальше, по направлению к посёлку трамвайщиц. – У меня там подружка есть, Тамсин с сорок восьмого, я часто на её трамвае езжу. Можно у неё посидеть… всё равно мне нужно собраться с мыслями и с духом. Может, я вообще передумаю по дороге!!

-Узнаю Женщину-Загадку Селакес, – едва слышно пробормотал Рыжик себе под нос, и опять чуть улыбнулся.

====== 32. Тёмно-красная бусина ======

...Они сидели на просторной кухне домика трамвайщиц – друг напротив друга, разделённые столом, как шахматной доской. Это ощущение усиливалось из-за клетчатой, коричнево-жёлтой скатерти. Она напоминала Рыжику старый, ломанный-переломанный зонтик с вывихнутыми спицами. Когда начались дожди, Диксон оставил его себе, а своему найдёнышу купил новый, стильный, молочно-белый, с замысловатыми иероглифами и с бубенчиками по краям. Рыжик не стал рассказывать Камилло, что стильные иероглифы на новоприобретении переводятся как «клеёнка», «не мокро» и «для девочек и старше», и покорно ходил с зонтом, надеясь, что кроме него, в Фабричном квартале по-китайски никто не понимает. Клетчатый пережиток прошлого ему был куда более симпатичен, чем китайский новодел. Рыжик с удовольствием махнулся бы на него с Камилло обратно, но не хотел обижать подарившего ему новый зонт старикана. Когда Диксон не видел, Рыжик подвязывал старому зонтику спицы крепчайшими шёлковыми нитями и иногда даже разговаривал с ним, как с раненым зверьком, уверяя, что они с Камилло его вылечат и ни в жизни не выкинут на помойку. Никогда-никогда. Зонтик вздыхал и верил…

-Может быть даже, ты его сестра, – тихонечко сказал Рыжик скатерти, проведя рукой по её клетчатой клеёнчатой шкурке. Подумал и добавил, – ну, двоюродная…

-А?.. – Алия оторвалась от созерцания чаинок, крутящихся в её чашке. Когда чаинки оседали, она снова взбалтывала их ложкой, пытаясь придать себе решимости и заговорить. – Ты что-то сказал? Прости, я задумалась…

-Я так, – Рыжик спрятал лицо за большой щербатой чашкой с радостно лыбящимся крылатым трамваем. Алии был виден только его чёрный глаз, отражавший в себе часть кухни и саму Алию Селакес, бледненькую и потерянную, с чересчур ярким ртом и выбившейся на лоб прядью.

-А ты… много таких вот историй уже слышал? – осторожно-осторожно, словно пробуя ногой трухлявый мостик через пропасть, спросила Алия и наконец-таки пригубила чай. Он уже успел остыть и был ужасно сладким и каким-то липким на вкус. Рыжик неопределённо пожал плечами, поставив чашку и глядя в стол. Обманчивое и странное ощущение: сейчас, когда он вот так сидел, передвигая чайной ложечкой по клетчатой скатерти кусок рафинада, словно белую пешку, Алия видела обыкновенного мальчишку парой лет младше себя. Чуть встрёпанного, с поцарапанным подбородком, с мелкими коричневыми родинками на левой щеке… Как будто сосед по этажу в Алиной общаге, заскочивший на чашечку чая к знакомой девчонке. Рыжик… просто Рыжик.

Селакес почему-то успокоила эта мысль. Она встала, долив из стоявшего на плите чайника кипяточка в свою кружку. В последний раз взвихрила в ней чаинки изящным жестом дирижёра, открывающего концерт, и почти весело произнесла:

-Она убила Элен Ливали. Нашу светлую девочку, нашу учительницу и защитницу. Рыжик, когда у тебя выдёргивают пол из-под ног... мир переворачивается, мир становится негативом твоих прежних представлений о том, что такое хорошо, а что такое плохо. Я не оправдываю себя, вообще-то. Но то, что она сделала… и кровь на её руках, тёплая, солоно пахнущая… раньше от её рук пахло розовым маслом. Сладко-сладко…

Алия тихонько засмеялась, не размыкая губ. Уронила в чай ложечку – та, истерично звякнув, отбила кусочек от и без того щербатого края чашки. Рыжик молча слушал, грея руки о кружку с весёлым трамваем и подвернув под себя одну ногу. На Алию он не смотрел; казалось, его вообще не интересует история девушки – но Алия отдавал себе отчёт в том, что это просто такая уловка.

-Розовое масло всегда стояло на трельяже в тамбуре у дверей. В таком маленьком деревянном флаконе. Его привезли из Брнова, это курортный городок в Тёплом Стане, на Рассветной линии монорельса… Я любила, как оно пахнет. Мазала за ушами, будто взрослая. И до сих пор люблю. Жаль, деревянный флакончик я не взяла с собой в интернат сразу, как собрала вещи… Думала, что всегда смогу вернуться. Что она поймёт. И отпустит Лилу. Мы часто ругались, но не из-за уз, а по пустякам: помаду её взяла, чуть подкрасить губы, а уже сразу шлюха малолетняя, и куда ты катишься… глупо так. Сама сказала: или живи по моим законам и правилам, или иди отсюда на все четыре стороны. Но я всё равно не окончательно хлопнула дверью. Элен Ливали говорила: ну конечно, всегда надо иметь, куда вернуться – лазеечку, запасной выход; глупо жечь сразу все мосты, особенно если ты не умеешь их строить. Правда же?..