Серый Город (СИ)

Вялые, душные летние дни. Каникулы? Глупости. Каникул не бывает, нет нужды. Но в такие жаркие дни бывают чёрные молнии, как вспышки ночи. Правда, и они случаются регулярно, поэтому к ним тоже привыкаешь. На перемене какой-то старшеклассник избил мелкого мальчишку. У того была рогатка, и говорят, что он даже стрелял. Зачем он это делал? Все знают, что рогатки запрещены. Списки запрещённого читают каждые два часа. Неужели трудно запомнить? Хотя да, трудно. Может, у него репродуктор сломался? А в магазине за хлебом длинная очередь. Все кричат, ругаются, откуда только силы берутся? У банка скорая вообще всё время дежурит. Там тоже очереди круглые сутки. За пенсиями, пособиями, компенсациями какими-то. Старики с молодыми лаются, дерутся, вонь, духота, больные и слабонервные падают в обмороки. Кассиры за бронированными барьерами тоже не выдерживают, увольняются раньше, чем чему-то научатся. Вместо них берут новых, которые ничего не умеют. Они тупо сидят, глядят в мониторы и ждут указаний свыше.

Дни вращаются, перемалывая самих себя в грязное крошево, месиво, от которого к концу дня начинает тошнить. И тошнит чем-то вязким, тягучим и чёрным. Но и к этому привыкаешь. Вырвет, полегчает, и можно заснуть, чтобы утром всё сначала. А за окном идёт снег. Всё время идёт чёрный снег. Почему чёрный? А разве бывает какой-то другой? Иногда снег идёт даже в домах. Тогда Олег с Мишкой забираются под кровать, укрываются с головой одеялом и спят, прижавшись друг к другу.

Именно под кроватью они разговаривают. Просто так почему-то не хочется. А под кроватью, надышавшись пылью, их разбирает. Отчего так? Вот и сейчас залезли под кровать, укрылись с головой и шепчутся. А чего залезли, снег не идёт, спать давно пора, а они шепчутся. Непорядок.

— Олежек, а зачем мы учимся?

— Я не знаю.

— А почему все люди такие злые? Снаружи равнодушные, непробиваемые, а внутри злые, чёрные-чёрные?

— Я не знаю.

— Может, от этого чёрные молнии случаются?

— Может.

— А Костика в больницу увезли: рёбра сломаны и с сердцем что-то. Он умрёт?

— Я не знаю.

— А зачем он из рогатки стрелял?

Олег не отвечает.

— Ты знаешь?!

— Тихо ты. Репродукторы не только говорят, но и слушают.

— А зачем?

Олег вновь промолчал.

— А почему мы с мечом спим? Мне из-за этого сны страшные снятся. А ещё снится, будто я смеюсь. Представляешь? Я даже не знаю, как это, а во сне смеюсь, и ты смеёшься. Я как-то проснулся, гляжу, а ты улыбаешься. Спишь и улыбаешься, на самом деле.

— Правда?

— Да.

— А что ещё странного ты во сне видел?

— Молодого старика, он плыл на лодке и песни распевал.

— Как это — молодого старика?

— Не знаю, но он такой радостный, что даже страшно как-то.

— А мне Дом снится.

— Наш?

— Нет. То есть да. Только не этот, а настоящий, в лесу, и река рядом.

— У нас был такой дом?

— Да.

— А мы в него вернёмся?

— Тихо, слышишь?

— Что?

— Будто звенит что-то.

Они прислушиваются.

— Ой, и правда, кажется, это твой меч!

Они лежат, обнявшись, а деревянный меч зажат между ними. Его приходится всё время прятать, потому что мечи тоже запрещены. Ребята вытаскивают клинок и прижимаются к нему ушами.

— Треньк, треньк, Ветреный, отзовись. Треньк, треньк, Ветреный, кшек тебя задери, отзовись!

— Генка, ты, что ли?

— Ну наконец-то! Я уж думал, вы совсем обсерелись.

— Сам ты обсерился, — говорит Мишка.

— Мишка! Как я рад тебя слышать! Живой, значит! Нашёл тебя Олег!

— Где нашёл? Ты о чём, Генка? Ты куда вообще пропал?

— Вы что, не помните? Забор, Тьма?!

— Забор?

Что-то сдвигается у Олега в сознании, картинки прежней жизни пляшут перед глазами.

— Да, Забор. Ты ведь тогда за Мишкой прыгнул, а мне ждать велел. Только я ждать не стал, а обратно в лес смылся, пока весь город не накрыло. А его накрыло, ведь не осталось никого на страже, и Забор рухнул. Я бы его сам всё равно не удержал. Я в землянку вернулся, переждал. А когда всё успокоилось и армия Штоца ушла, я стал пацанов по одному отлавливать и в чувство приводить. Всем память как отшибло.

— А почему тебе не отшибло?

Повисает пауза.

— Олег, я тебе потом расскажу. Приходите завтра вечером в маленький дворик у часовой башни. Там и встретимся. Всё, я исчезаю, что-то кшеки расшумелись, учуяли кого-то. Вчера старика какого-то насмерть задрали. Зря он так свои песни на всю округу орал, лес этого не любит.

— Старика? — переспрашивает Олег, но Генка уже отключился.

Следующий день тянется невообразимо долго. Серость давит, залепляет глаза, вязнет в горле. Мишка всё время на грани плача. Он не понимает, что тому причиной, просто такая тоска и боль сжимает сердце, что хоть вой. В одиночестве он сидит за партой, уткнувшись в тетрадь, ничего не видя вокруг и не слыша. А в это время учитель представляет одноклассникам нового ученика.

— Ребята, поздоровайтесь с Кириллом, вашим новым товарищем.

— Здравствуй, Кирилл! — приветствует класс хором.

— Кирилл, садись за парту с Мишей.

Мальчик устраивается рядом, а Миша сидит, сцепив пальцы в замок, и борется с подкатывающими слезами и тошнотой. За окнами падает чёрный снег. Несколько снежинок, просочившись сквозь крышу и перекрытия, скользят вниз.

Кирилл наблюдает за ними, а затем подставляет ладонь, и одна из снежинок опускается прямо на неё.

— Смотри, какая совершенная, — говорит он, протягивая чёрную искорку Мишке.

Глаза мальчика в ужасе распахиваются, он бьёт по руке и сгибается, обхватив живот. Его выворачивает в проход между партами. Он вытирает рот, оставляя на рукаве грязные маслянистые разводы.

— Михаил, возьми тряпку и убери за собой.

Никто, кроме Кирилла, на Мишку не смотрит, словно ничего не произошло. А новенький смотрит очень внимательно и улыбаясь.

Олег сидит в классе на втором этаже и смотрит в окно. Что-то тревожит его, не даёт сосредоточиться. У него есть цель на вечер. Но какие-то нити и тени, похожие на длинные щупальца, проникают в сознание, запутывают, и он периодически ловит себя на том, что забывает, забывает о встрече. Тогда он берёт ручку и рисует на тыльной стороне ладони часы, стрелки которых указывают на семь вечера.

— Часто тебя так выворачивает? — спрашивает Кирилл, после того как Миша собрал тряпкой чёрную жижу с пола.

— Обычно по вечерам, а сегодня что-то с утра тошнит.

— А что ты любишь?

Мишка непонимающе глядит на Кирилла.

— Ну чем заниматься любишь, что тебе нравится делать?

— Ты лучше таких вопросов не задавай.

— Да не бойся, скажи.

— Маму.

— Что?! — Лицо мальчика странно искажается, но тут же становится прежним.

— Маму люблю.

— Она же умерла!

Сердце Мишки заходится в бешеном ритме.

«Откуда он знает? Может, его Генка прислал?»