КИНФ БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ВТОРАЯ. СОЗВЕЗДИЕ ПАКЕФИДЫ (СИ)

- И стоит для этого ехать в пекло?

Она смолчала.

- Говорят, там холодно и пустынно, – встрял краб, что совсем было не в тему.

Так мило беседуя, мы доползли до ворот.

Черный, порядком запыхавшись, встал под аркой – на ней в самом деле высечено лицо, похожее на античную маску, каковые используют в театре. От нее время отщипнуло порядочный кусок; но все равно были видны и глаза, устремленные вдаль, и изогнутые брови, и даже раскрытые страдальчески губы. Интересно, что это был за город? Город Печали? Или Город Скорбящих? Или Город Сочувствующих? Я не знаю; но раньше это был величественный, красивый город!

К небу поднимались тонкие изящные шпили, башенки были легки и ажурны, дома прекрасны и величественны… Жить там, наверное, было хорошо… когда-то…

Теперь это был тихий город; разрушенный город; мертвый город – странно, отчего его развалины не оплели ветви растений? Неужели ветер за многие столетия не натащил сюда достаточно почвы, чтобы на ней проросла трава, неужели не нашлось семян деревьев, которые бы упали где-нибудь в трещинку меж плитами, мостящими улицы?

Не было ничего; только мертвые голые камни, тихие остова, поднимающиеся до самого неба…

- Ну что? – произнес Черный, и голос его был почему-то тихим, и каким-то робким. – Идем сейчас или потом?

- Да, да, переждем здесь ночь, – предложил я, оглядываясь на закатывающееся солнце. – В книге написано, что один человек…

Все оглянулись на меня, и даже в глазах краба-девственника я увидел презрение. Наверное, я показался трусом и книжным жалким червем – по крайней мере, на лице нашей кинф я увидел такое выражение, её тонкие губки брезгливо искривились и она смерила мою фигуру с ног до головы презрительным взглядом.

Черный еще раз глянул на быстро темнеющее небо, но смолчал.

- Что до меня, – произнес Ур, положив руку на пояс, – то мне нет резона ждать. Чем быстрее я пройду моей дорогой, тем лучше. Меня ищут; и скоро до преследователей моих дойдет весть о том, что я с неким человеком уехал в это место – если еще не дошли, конечно, и если преследователи мои сейчас не мчатся во весь опор к подножию этой длинной лестницы. Подняться по этой лестнице у моих преследователей хватит духу, но у меня не хватит сил отбиться от них.

Самое забавное, что он говорил чистую правду. Что же это за преследователи такие, что демоны Иги ему не страшны?!

- Мне тоже не резон ждать, – произнесла кинф; её трясло – то ли от холода, то ли от нетерпения, – и если ты идешь, Ур, то я – с тобой.

Телохранитель её молчал; она бросила на него презрительный взгляд, но не позвала с собой, и отвернулась вовсе. Выбор оставался за ним – я подумал о том, что настоящий наемник нипочем не пошел бы за нами. Нечего ему там было делать; кого защищать? Нанявшую его кинф, которую он же сам предлагал сжечь? Так у неё набралось много попутчиков и защитников, да еще и куда лучше него самого. Золото искать? Такой благоразумный человек вряд ли сунется туда, где разгуливают демоны Иги. Нет; краб не пошел бы с нами.

- Ладно, – покладисто сказал Черный. – Раз такое дело, я тоже иду. Торн? – он обернулся ко мне, и я удивился – когда я отказывался идти с ним?

Однако, подчиняясь той странной игре, которую он вел, я ему ответил:

- Хорошо, я тоже иду с вами.

Краб смолчал; мы ступили за ворота города – старые, изъеденные непогодой и временем решетки, когда-то ажурные, наверное, и красивые, но теперь еле висящие на петлях, ощетинившиеся чешуйками ржавчины. Краб, все так же молча, последовал за нами.

Мы ступили в таинственный город.

В наступающих сумерках пошел снег, еще больше наводя на мысли о ядерной зиме, наступившей здесь после… после чего? Снежинки падали медленно, и в этой гнетущей тишине казалось, что это пепел сыплется с небес на наши головы.

И вся земля была усеяна им – пеплом. Толстым-толстым слоем он лежал на тротуаре, взлетал пушистыми облачками от наших шагов, и плащ Черного прочертил неровную борозду на нем.

И все кругом было им устлано, и круглые куполообразные крыши беседок, и прекрасные балюстрады, и башенки, и мертвый красивый храм – наверное, это был храм, такое-то величественное здание, – и его витраж был залеплен этими белесыми крупными хлопьями, этими лоскутами когда-то живой плоти…

Казалось, будто однажды обжигающее дыхание коснулось этого города, опаляя, превращая в невесомый блеклый тлен, иссушая все – книги, цветы, скатерти за раскрытым окнами, цветные игрушки, ветки и листья в садах, и понесло, развеяло неживое, серое, страшное, засыпав, похоронив все кругом…

- И где же Иги? – произнесла Ненси, оглядываясь по сторонам.

- Ночью увидишь, – ответил Черный.

- Интересно, куда ушли люди из этого города? – продолжала она.

- Они у тебя под ногами, – ответил Черный.

Ур не стал разглядывать достопримечательности. Он осмотрелся кругом, разглядывая мертвый прах – но ничьих следов не было видно.

- Да здесь годами никто не проходил, – произнес он. – Какие могут быть демоны Иги? Они что, летать умеют?

Черный молча направился вверх по улице.

- Куда ты? – крикнула ему в след кинф.

- Прогуляюсь, – ответил он небрежно.

- Где?!

- А не все ли равно?

- А как же моя птица?! – в отчаянье крикнула она.

- А ты знаешь, где она? Я – нет. Так что можешь идти поискать её. Как только найдешь – позовешь меня.

Ур неторопливо пошел за ним, и нам троим ничего не осталось сделать кроме как последовать за ними.

В темноте ночи город начал светиться.

Фосфорицировали камни стен, все сильнее набирая цвет и яркость, и даже мостовая под ногами, с которой наши сапоги сбивали пыль.

- Что это?! – благоговейно произнесла наша кинф, оглядывая светлые змейки фосфорического света, оплетавшие стену.

- Радиация, – ответил добрый Черный, и её рука интуитивно дернулась к защитному поясу. Что и требовалось доказать – она знала и что такое радиация, такая продвинутая дикарка-кинф!

Стало светлее; зажглись лампы, вмонтированные в здания – где-то нудно загудела помирающая лампа, характерно потрескивая, готовая потухнуть навсегда, – и дневной свет, какой-то больной, слепящий, мертвенно-голубоватый, залил улицы. Пепельный снег прекратился – должно быть, ветер разогнал тучи, а Черный, бродя по городу, так нас никуда и не вывел. Он просто бесцельно блуждал по пустым тихим улицам, рассматривая достопримечательности, и никаких мыслей в его голове не было. Совсем.

Всеми своими силами я прислушивался к нему – я очень хотел услышать то, что он думает! И в любой другой ситуации я бы услышал, ведь не зря же во мне углядели способности Слепого Мастера!

Но он был словно мертвый; с удивлением я смотрел в знакомое лицо, рассматривал блестящие пряжки на его одежде и прочие, такие привычные мелочи – и не узнавал его.

Я его не чувствовал; словно со мной шел мертвый человек…

Робот…

Господи, а кто это идет рядом со мной?!

Поздновато я спохватился!

Я оглянулся на других спутников, прислушиваясь – и с ужасом понял, что не слышу и не чувствую ни одного из них.

Они все молчали. Разум их был девственно-чист, как белый лист бумаги, на котором можно было написать что угодно… и кто будет писать?!

Неужели я?!

Мне стало страшно, так страшно, как бывает только в дурных снах, которые подчиняют тебя своим абсурдным законам, и в которых ты плывешь по течению, зажатый серой страшной массой, и понимаешь, что все кругом – враги и чудовища, даже те, кто похож на твоих знакомых, друзей, потому что они всего лишь похожи, а внутри – пустота, мертвая пустота… и малейший твой крик выдаст тебя, единственного живого в толпе зомби…

Я с трудом справился с нахлынувшим на меня ярким видением; снова оглянулся по сторонам – мир снова казался реальным, а не из страшного сна. Но люди, окружавшие меня, ближе и понятнее не стали.

Старый город был полон странных шумов, потрескиваний и стуков; где-то осыпались стены; где-то трескались от старости плиты; шелестели струйки стекающей каменной крошки с размытой дождями стены – казалось, что призраки переговариваются в этом бесцветном белесом мире шепчущими всхлипывающими голосами. Вода в лужах тоже была мертвой – она была прозрачна, абсолютно прозрачна, как спирт, и на дне видны были мелкий каменный мусор, крошево, обломки каких-то раздавленных металлических деталей. Ни единой зеленой крошки не было в этих лужах, ни одной ниточки травы или ряски. Застывшие тихие башни, развалины огромных залов, величественных комнат, сквозь дверные проемы и пустые окна которых просматривались какие-то другие залы и комнаты… мир был хрупок и полупрозрачен, как высохший осенний серый лист. Жилки его еще сохранились, а клеточки меж ними постепенно выпадают, выкрашиваются и теряются безвозвратно…