Галактики, как песчинки

С минуту мы летели молча. Наконец Падма произнёс:

— Не буду с вами спорить, мистер Матусевич. Мне хватает споров с дочерью и министрами. А вас я пригласил сопровождать меня не для разговоров о политике. Меня интересует, как вы поживаете. Должен сказать, я был здорово удивлён, когда увидел вас в прежнем звании и в прежней должности. Что-то вы застряли на служебной лестнице и выше не продвигаетесь.

Я пожал плечами:

— Почему это застрял? По-моему, всё нормально. Ведь своё нынешнее звание я получил вроде как авансом, а теперь вот отрабатываю его. Согласитесь, сэр: капитан гражданской авиации, хоть он и носит четыре золотых шеврона, всё-таки не ровня капитану военно-космического флота. Максимум чего я заслуживал, да и то с большой натяжкой, это второй ранг — то есть, по-нашему, звание командора. Просто так получилось, что Рашель заставила меня надеть отцовский мундир, а галлийское командование решило смириться с этим, понимая, что понижение в звании уязвит меня. Та же ситуация и с должностью: я одним махом пересел с суборбитального грузовоза в капитанское кресло высококлассного боевого крейсера. Во флоте есть много офицеров старше меня и по возрасту, и по выслуге лет, которые могут лишь мечтать о таком назначении.

Император скептически хмыкнул:

— Вы чересчур скромны, капитан, и явно недооцениваете своих способностей. Вы не принадлежите к числу тех «многих офицеров»; вы личность в высшей степени незаурядная, талантами вас природа не обделила. К тому же сейчас идёт война, а на войне продвижение по службе определяется не возрастом и не выслугой лет, но реальными боевыми заслугами. Я немного разбираюсь в наградах, — он выразительно посмотрел на орденские планки с левой стороны моего парадного мундира, — и вижу у вас не только побрякушки, которые раздают всему личному составу по случаю очередной победы. За эти семь лет вы ухитрились заполучить едва ли не все высшие ордена и медали планет Содружества. Рядом с вами Арчибальд Ортега, даром что носит адмиральские звёзды, выглядит сопливым новобранцем. И тем не менее он неуклонно движется вверх, а вы остаётесь на месте. На мой взгляд, это чудовищная несправедливость со стороны вашего начальства.

«Вот чёрт! — обеспокоенно подумал я. — Не хватало ещё, чтобы он выразил своё возмущение земному правительству. А с него станется…»

— Я не считаю это несправедливостью, — осторожно произнёс я. — И начальство тут, в общем, ни при чём. Дело в том, что я сам не стремлюсь к повышению — ни в должности, ни в чине.

— Вот как? — удивился Падма. — Почему? Разве вам не хочется командовать чем-то побольше, повнушительнее — тяжёлым крейсером, дредноутом или даже линкором? Или возглавлять бригаду кораблей?

— Представьте себе, сэр, не хочется. Я вполне доволен своей «Зарёй Свободы». На ней я и капитан, и первый пилот, и навигатор; я не только командую, но и собственноручно управляю своим кораблём. Это именно то, о чём я всегда мечтал. А командир крупного судна просто сидит себе на капитанском мостике, раздаёт ценные указания и контролирует действия подчинённых. Тоже ответственная работа, не спорю, но она не для меня.

Император ненадолго задумался.

— Да, я припоминаю из вашего досье, что в виртуальных реальностях вы отдавали предпочтение кораблям средних и малых габаритов. Вроде той же «Зари Свободы»… И всё же сейчас идёт война, — настойчиво повторил он. — А на войне у солдата не спрашивают, что ему нравится, а что — нет. Его направляют туда, где он принесёт больше пользы. Может, я ошибаюсь, но почему-то мне кажется, что в должности командира лёгкого крейсера вы не используете в полной мере свой огромный потенциал. Я вовсе не льщу вам, мистер Матусевич, я действительно так считаю. Неужели ваше начальство другого мнения?

Под его пристальным, проницательным взглядом я смутился.

— Нет, сэр, оно… пожалуй, оно разделяет ваше мнение. Но мне пока удаётся выкручиваться.

— И каким же образом?

— Ну, в самом начале, когда земной флот только формировался, меня оставили в прежней должности, так как в моём личном деле имелось свежее взыскание за то, что я не доложил своевременно командованию о присутствии на корабле двух пленников — Ахмада Рамана и альва Шелестова. Года четыре назад это взыскание было снято, и уже начали поговаривать о моём скором повышении — меня собирались назначить капитаном флагмана эскадры. Мне это совсем не нравилось, и я… короче, я заработал ещё одно взыскание. Проступок был несерьёзным, всего лишь нарушение субординации, но этого оказалось достаточно, чтобы меня вычеркнули из списков на повышение.

— На целых четыре года?

— Только на полтора. Потом мне ещё дважды приходилось прибегать к подобной уловке. В последний раз, после освобождения Цзяньсу, речь шла о производстве в коммодоры и передаче под моё командование бригады.

Падма недоуменно покачал головой:

— Странный вы человек, капитан.

— Просто я не создан для военной службы. Из меня получился плохой солдат.

— Не плохой, а всего лишь недостаточно честолюбивый, — уточнил он.

— Это одно и то же. Какой-то древний полководец, я позабыл его имя, говорил: плох тот солдат, который не хочет стать генералом. А я именно такой. Я не храню в своём шкафу новенький адмиральский мундир, мне ни к чему высшие командные должности, я просто хочу летать. В мирное время я, наверное, стал бы капитаном Свободного поиска или вольным торговцем. Но пока хоть одна человеческая планета находится во власти чужаков, я не могу оставаться в стороне.

— Да, понимаю, — сказал Падма. А потом, без всякого перехода, произнёс: — Дочь мне говорила, что вы развелись с женой.

Я помрачнел.

— Совершенно верно, сэр. Ещё два года назад.

— Почему? Не сошлись характерами?

Я ответил не сразу. Но всё же ответил:

— Да нет, вроде бы сошлись. Просто… — Я замялся. — Луиза так и не смогла забыть своего первого мужа. Она старалась, очень старалась — но не смогла. Будь я меньше похож на Жофрея, у нас бы всё получилось, мы идеально подходили друг к другу. А так… а так я постоянно напоминал ей о нём. Во мне она видела его, она любила меня не как Стефана Матусевича, а как Жофрея Леблана. Мы оба надеялись, что со временем это пройдёт, но ничего не менялось. Целых пять лет мы терпели ради Рашели, а когда она стала достаточно взрослой, чтобы понять нас, мы разошлись. Тихо и мирно, без ссор и скандалов, как подобает воспитанным людям.

В своём коротком рассказе я, разумеется, сгладил некоторые острые углы. Все пять лет, проведённых с Луизой, были для меня сущей пыткой, а для неё — настоящим кошмаром. Наши мучения усугублялись ещё и тем, что в целом мы отлично ладили и были, как принято говорить, созданы друг для друга. Жофрей Леблан нашёл себе идеальную жену, которая так же идеально подходила и мне… Но увы, я оказался вторым и в глазах Луизы был лишь тенью её первого мужа. Бедняжка просто сходила с ума, когда у меня проскальзывал какой-нибудь типично «жофреевский» жест, или я, разговаривая по-французски, нечаянно употреблял один из характерных оборотов, перенятых у Рашели, которая в свою очередь переняла их у отца. Однажды Луиза призналась мне, что в такие моменты ей кажется, что она попала в загробный мир и встретилась с покойным Жофреем… Короче, при всей нашей совместимости, нормальной супружеской четы из нас не вышло. Получилась лишь жалкое подобие семьи, внешняя видимость, своего рода иллюзия, существовавшая исключительно для Рашели. А потом, когда дочка подросла и начала подозревать неладное, нам не оставалось ничего другого, как немедленно разойтись. Теперь, оглядываясь назад, я порой удивляюсь, что мы вообще сумели продержаться так долго. Да и то это оказалось возможным только потому, что в среднем семь или восемь месяцев в год я проводил вдали от дома, на разных заданиях…

Император достал сигарету, из вежливости спросил моего согласия и лишь затем закурил.

— Зато с Рашелью у вас всё в порядке, — заметил он. — Это сразу чувствуется. Вам удалось заменить ей отца. И даже более того: вы не просто заменили, вы стали ей отцом.