За право летать

ь набок, полусидел-полулежал истощенный и очень старый мальчик. Адам почувствовал, как внутри становится пусто и холодно и в этом холоде и пустоте дрожит натянутая мокрая жилка…

Попискивал монитор — очень часто и не слишком ровно. Из двух капельниц что-то вливалось в вены мальчика: жидкость голубовато-прозрачная и жидкость белесая, опалесцирующая.

Адам медленно подошел к кровати и сел на больничный клеенчатый стул. Стул ещё не остыл.

— Здравствуй, Саня, — сказал Адам. — Лейтенант Смолянин.

Глаза лежащего медленно повернулись в его сторону. Адаму показалось, что он слышит это движение: вязкое, производимое с усилием… так проворачивается древний застоявшийся механизм…

— Поздравляю с наградами, лейтенант. Орден Святого Георгия-Победоносца от российского правительства и медаль Серебряный щит от ООН. Немного окрепнешь…

Губы лежащего шевельнулись. Адам не столько услышал, сколько угадал:

— …недостоин… потерял…

Адам положил свою руку поверх его — сухой и холодной.

— Не говори так. И не думай. Твой бой разобран детально. Все действия признаны верными… и героическими. Гардемарины твои тоже награждены… посмертно. Ты победитель, лейтенант.

— …кого?.. — шелестящий шепот, очень далекий и слабый. — …парень и девочка… шлем снял… целые?..

— Да-да, — подхватил Адам. — Ты снимал шлем. Почему?

Это был самый странный момент в сегодняшнем разборе боя — безусловно, успешного и героического… хотя успех скорее всего принадлежит в большей степени чуду, чем превосходству оружия или пилотов… а итог отягощен тем, что в трюмах крейсера томилось двести тридцать два (а если по правде — то двести тридцать четыре) человека, из них одиннадцать детей. Это пилот узнает рано или поздно… но не сейчас. И не завтра.

Информацию о том, что пилот совершил перед боем одно странное, граничащее с нарушением полетного задания действие, предоставили марцалы. Они якобы считали её с остатков обгоревшей корабельной обшивки. Адам многое бы отдал за подобное умение. Но земная техника — а правильнее сказать, техника, производимая на Земле, — пока ничего такого делать не позволяла, а торсионные детекторы марцалы производили только у себя… или покупали где-нибудь на галактическом черном рынке, иногда с раздражением думал Адам; поведение союзников и покровителей не всегда было логичным, хотя неизменно доброжелательным. Как бы доброжелательным…

С каких пор он перестал доверять марцалам? Нет, не то чтобы совсем перестал, но — усомнился? Вроде бы ничто не склоняло к этому. Однако же… Однако.

А главное — не с кем поговорить об этом. И это тоже странность, не находящая объяснения. Почему он так истошно уверен, что его не просто не поймут, а даже не станут слушать? Ведь не пробовал ни разу… И никто не пробовал с ним заговорить об этом. Марцалы были вне обсуждений. То есть не совсем так… Он сам путался в своих сомнениях.

— …посмотреть… — сказал Санька, улыбнулся и на миг стал мальчиком. — Смешно… без ничего… не поверил…

Потом он откинулся на подушку, отвел глаза