Дикари Ойкумены.Трилогия

– Плен – это ошибка! Плена не было! Плена нет!

Над домами, над крышами, взгромоздившись на воздух, серый как бетон, стоял молодой офицер. Выправка. Безупречность. Убедительность. Голограмма, богатая тетка, давала фору бедной сироткереальности: офицер выглядел более настоящим, чем заторможенные тени внизу. Трансляция шла без перерыва. Фигура колосса. Голос урагана. Жесты лидера. И не было спасения от лавины, погребающей остатки эйфории; даже в солнце, которое сгинуло, едва прозвучало первое слово – нет, не было.

– Вы свободны!

Свободен, подумал Тизитль. Плен – ошибка.

Я свободен.

Что я держу в руке?

В кулаке был зажат нож. Минутой раньше Тизитль чтото втолковывал Золину Мойолехуани, размахивая ножом, как дирижерской палочкой. Он не помнил, о чем говорил. Наверное, о чемто важном. Золин лежал ничком, головой на крышке канализационного люка. У Золина был голодный обморок. Какая разница? Тизитль нуждался в собеседнике, верней, в слушателе; остальное – ерунда. В каждом четвертом случае эйфория вызывает приступы неконтролируемой болтливости. Тизитль знал про эйфорию все – в теории. Вот, узнал на своей шкуре.

Тошнило. Хотелось лечь и сдохнуть. Тизитль тронул кончиками пальцев шею Золина. Живой, зараза. Пульс слабый, но отчетливый. Не повезло: выкарабкался. Тизитль вспомнил, как хотел зарезать парня. Если бы он мог, он бы рассмеялся. Сейчас зарезать Золина означало – сделать дураку подарок на день рождения.

В личном деле Тизитля стояла отметка: «Не склонен к депрессии». О да, вздохнул Тизитль, пряча нож. Не склонен. Пока не наклонят и не отымеют по полной, во все дырки. Злость помогала, служила костылем. Тизитль злил себя, давил на примитивные раздражители – Золин, брань, насилие – понимая, что усилия тщетны. Злость выгорала, едва занявшись: костер под ливнем. Ткни прокаженного иглой в ягодицу; выясни, что боль для него – пустой звук…

– Мы уходим! Оставляем систему! Вы свободны!

Тизитль знал, что офицер не врет. Знал каждой клеточкой тела, каждым нейроном мозга. Эскадры чужаков разворачивались кормой к Острову Цапель. Набирали разгон, скрывались в сиянии далеких звезд. Будь это не так, плен остался бы пленом, а эйфория продолжила бы царствовать в Астлантиде до тех пор, пока население не перебралось бы в солнце от голода и жажды.

…в солнце.

Тизитль запретил себе думать об этом. Ничего не получилось, но он и не слишком надеялся. Вверху разорялся офицер – провозвестник свободы, будь она проклята. Я его знаю, понял Тизитль, борясь с упадком сил. Я точно его знаю. Видел, встречался. Где?

– Вот, держите, Марчкх…

– Что это?

– Мегафон. Вы полагали, мы дадим вам посекретничать? Не считайте нас дураками, приятель. Обратили внимание на полосу? За нее не заходите. Не советую.

– А если зайду? Случайно…

– Во первых, я буду рядом. Рядом со мной, дражайший Марчкх, все случайности работают против вас. Во вторых… Снайперы, Марчкх. Имейте в виду, у них слабые нервы.

– Воняет…

– А? Это от болота. Ну что, пошли?

Ненависть. Тизитль вцепился в нее, как в спасательный круг. Ненависть была лучшим, что подвернулось ему под руку после эйфории.

Рядом зашевелился Золин.

* * *

– У вас очень развито чувство субординации, – старуха остановилась перед чашей фонтана: тихое журчание, блики солнца на поверхности воды. – Быть может, даже слишком. Дело не в армии. Вернее, не только в армии. Это ваше личное.

Ливия Метелла молчала.

Они стояли рядом: опцион Ведьма, недавно повышенная в звании, и госпожа Зеро, имперская безопасность. Парадный мундир с нашивками, золото пуговиц, орденские планки – и темнобордовый брючный костюм, одинаково подходящий для деловой встречи и светского раута. Воплощение физической силы – и хрупкий старческий силуэт. Возраст, черты лица… Ничего общего. Противоположность, полная в такой степени, что женщины казались двумя сторонами медали, двумя профилями империи.

Империя, как ни крути, тоже женщина.

– Субординация не позволяет вам задать вопрос: «Почему я?» Хорошо, я на него отвечу. Хочу, чтобы между нами не осталось двусмысленностей. Вы имеете полное право знать.

– Так говорят, отправляя на задание, с которого не возвращаются.

Всем вниманием Ливии завладела вода. Изза блесток, пляшущих в ореоле брызг, Ведьма щурилась, словно глядела в прицел.

– Опыт, – кивнула старуха. – Он вас не подводит. Шанс погибнуть у вас сейчас больше, чем когдалибо. Гематры высчитали бы вероятность. Я не гематр. Скорее всего, вы погибнете. Но любой другой на вашем месте погибнет еще быстрее.

– Что во мне такого особенного?

Две волчицы стояли у фонтана, и каждая знала себе цену. Та, что крупнее, безоговорочно признавала старшинство поджарой. В иерархии стаи комплекция не играет роли. Впрочем, это не значило поджать хвост, упасть на спину и подставить горло под клыки.

– Вы побывали на Острове Цапель. Вас не надо вводить в курс дела. Но, главное, для вас это не умозрительно. Строки отчета? Картинки в сфере? Нет, реальность, ваш личный опыт. Вас держали в плену. Вы видели, как погиб декурион Жгун при попытке заклеймить туземца.

И вы хотели вернуться. Вы подавали рапорт об отправке вас на Астлантиду, в составе нашего контингента сил Лиги?

– Так точно.

– Астлантида ломала вас через колено, Ведьма. Как я вижу, не сломала. Ничего, что я пользуюсь вашим оперативным псевдонимом?

– Кличкой. Я была Ведьмой еще до армии. Ничего, все в порядке.

Ведьма обвела взглядом парк, словно подыскивая оптимальное место для позиции. Осень на Тишри уже вступила в свои права. На фоне темной зелени пиний и сосен ярко пламенели кроны дубов и платанов, акаций и кленов: золото и пурпур, пурпур и золото. Любые оттенки, на выбор. Нарочно, поняла Ливия. Меня сюда привели нарочно, желая посмотреть на мою реакцию.

Пурпур и золото.

– Долг перед родиной, – сказала старуха. – Выполнение приказа. Я знаю многих, для кого это не пустые слова. Но у вас есть преимущество. Для вас это – личное дело.

– Да, – согласилась Ведьма. – Личное. Когда вылет?

– Вам не нужно лететь на Остров Цапель. Ваша война – здесь, на Тишри. Нам невероятно, фантастически повезло: вам, мне, всей Помпилии. Сейчас взгляды Ойкумены прикованы к Крови. К Астлантиде с ее взбесившимся солнцем. Никто не обратит внимания, если мы тут, под крылышком у гематров, откроем свой персональный маленький фронт. И знаете, Ведьма, что я вам скажу? По сравнению с нашим фронтом Остров Цапель, живи он или взорвись сверхновой – плюнуть и растереть! Астлане, раса, которую мы не в силах заклеймить – вот что имеет значение. Мы должны восстановить status quo, вернуть себе честь и достоинство. Если к чести прибавится определенная выгода, я не стану возражать. А она прибавится, на выгоду у меня нюх.

Пауза, отметила Ливия. Предложение задавать вопросы. Нет, рано. Сперва надо услышать главное. Причину, по которой опциона абордажной пехоты, приписанного к службе внешней разведки, особым приказом переподчинили главе службы имперской безопасности.

На плечо упал лист: желтая ладонь, скелет прожилок.

– Хорошо, – старуха улыбнулась: молчание Ливии было истолковано верно. – Хорошо, что вы сами прилетели на Тишри. Это избавило меня от необходимости слать запрос и ждать вашего прибытия. Теперь пора отбросить борьбу самолюбий. Вас интересует ваша задача. Вы хотите, чтобы я озвучила ее первой, без вашего предварительного вопроса. Мое желание противоречит вашему. На чем сойдемся?

– Разрешите вопрос?

– Спрашивайте.

– Моя задача – заклеймить астланина?

– Нет. Ваша задача – взять астланина в корсет .

Налетел порыв ветра, прошуршал сухой листвой по гравию дорожки. Вокруг фонтана взметнулся яркий вихрь – юбки танцовщицы. Миг, и ветер выдохся, щедро осыпав женщин драгоценными лоскутами осени.

– Я буду первой?

– Нет. Эта идея принадлежит оберцентуриону Кнуту. Он и был первым.