За право летать

роживете две недели в загородном лагере. На обсервации. Через две недели пойдете на все четыре стороны — кто захочет. Понятно?

— Вещички бы… — робко пробормотал кто-то.

— Вещички никуда не денутся, потому что сейчас в вашу дыру пустят газ. Так что если кто-то покусится на ваши вещички, тот — вместе с крысами…

— Бля, — вздохнул Тима. — Так я и думал. Бациллу будут вводить…

Про «введение бациллы» Тима рассказывал уже раз пятнадцать и пока ещё не повторялся. Коля стал слушать, тут же забывая все услышанное. Нельзя было думать, ни о чем нельзя было думать, все, что вы подумаете, может быть использовано против вас — девица с носом была телепаткой, латкой, сука, падла, как я ненавижу эту страну, и все прочие я тоже ненавижу, дрянь. Думать нельзя, даже — шепотом… спать, спать, спать… «Я хочу тебя так, и хочу тебя так, и вот так, и вот так, и вот так!»

Мотор взревел, автобус задергался и поехал куда-то.

Теперь бы попытаться понять куда.

Вначале дорога тут только одна, но вот сейчас начнутся повороты, развязки…

Совсем низко над люком пролетела бело-оранжевая кабина тросовика. Значит, сейчас выезд на трассу. Куда будем поворачивать? Если направо, то…

Автобус резко, с визгом, повернул и остановился, накренясь набок. Мотор заглох. Конвоир распахнул дверь, выскочил наружу и дверь захлопнул. Снаружи треснули выстрелы. Донеслась брань, покрытая тут же ревом мощного дизеля — должно быть, танкового. В автобусе завопили, началась давка. Коля сгреб Тиму, рванувшегося было к дверям, притянул к себе: ждем.

Ждать пришлось долго. Сначала автобус чем-то откуда-то оттащили, потом попробовали дверь, потом высадили стекло. Просунулся здоровенный мальчишечка в армейском камуфляже, но с полицейскими орлами на погонах, и в шапочке-«гондоне».

— По домам, население, — презрительно сказал он. — Отдых отменяется.

И посторонился. «Население», матерясь, ломанулось наружу. Там все так же пронизывающе дул ветер, волоча над землей гадкую на ощупь водяную пыль. Бомжи исчезали в ней мгновенно — будто она их гипнотизировала и съедала.

— А ты говоришь — бацилла, — укоризненно сказал Коля, украдкой взглянув на часы — пластиковые, бесплатные. Было без четверти пять, а темнота стояла — как в одиннадцать.

Тима виновато пожал плечами. И тут снова взревел танковый дизель, выплеснув вокруг себя тонну горячего смрада.

— Куда теперь? — тихо спросил (проорал на ухо) Коля. Тима что-то ответил, и они шагнули было по направлению к следующему безопасному месту, но перед ними вдруг оказались трое в форме и один в светлом кожаном пальто и такой же шляпе, низко надвинутой на глаза. Дизель заткнулся.

— Господин Ю-ню? — вежливо спросил штатский. — Я вас разыскиваю весь день. Вас просит зайти Павел Петрович.

— Мартынов, что ли? — от общей очумелости переспросил Коля.

Штатский вежливо улыбнулся, наклонился, протянув руку, взялся за темноту и распахнул дверь. Темнота осветилась изнутри неярким светом: широкий диван в вельветовом чехле, физиономия и плечо водителя,