Трудная дорога домой

Они были здесь с позднего утра, а по перепаханному снегу уже потянулись тени наступающего вечера. Сумерки зимой в горах длятся недолго, да и температура падает. К утру подтаявший под солнцем снег накрепко смерзнется, сделав их работу намного трудней. Но, конечно, к утру, все кто еще был жив под покрывалом враждебной белизны, все равно практически наверняка умрут, мрачно подумала она.

Нимиц у нее на плече издал мягкий звук, и она потянулась подбодрить его. На мгновение он прижался к ее одетой в перчатку руке, но затем, к ее удивлению, легко спрыгнул вниз. Он приземлился на снег и присел там на секунду, поводя усами и насторожив уши, а затем начал медленно удаляться от нее. Она уставилась на него, пытаясь уставшим мозгом понять, что он затеял, а он обернулся через плечо. Кот взмахнул хвостом и мяукнул на нее, а затем скачками понесся в тень.

— Ранджит? Ранджит !

Глаза Ранджита открылись, когда внезапная паника в голосе Андреа пробилась сквозь его затуманенные мысли. Он поморгал, затем слабо потер лицо, пытаясь пробудиться. Получилось не очень, и его губы дернулись в пародии на улыбку, когда он понял почему. Дело было не в усталости или подступившей сонливости; дело было в потере крови из раны на его ноге и в холоде, пробиравшемся сквозь прорехи его комбинезона.

— Да? — ответил он через мгновение, и с тусклой растерянностью отметил хрипоту собственного голоса.

— Я… — Андреа помедлила. — Я испугалась, что ты потерял сознание, — завершила она, а он поразил их обоих взрывом сухого, кашляющего смеха.

«Потерял сознание? Ну нет, — подумал он. — Ты испугалась что я умер, Андреа. Но я жив. Пока.»

— Все в порядке, — в конце концов смог он сказать, когда смех отпустил его. — Я просто устал, понимаешь? Хочу спать. Говори со мной. Это поможет мне бороться со сном.

— Ты уверен? — Голос девочки, которую он никак не мог припомнить, пришел из сумрака и он кивнул.

— Абсолютно. — сказал он. Слово прозвучало как у пьяницы, которого он однажды слышал. С преувеличенной, но нетвердой отчетливостью. При этой мысли ему снова захотелось расхохотаться, но он удержался.

— Ладно, — ответила Андреа. — Знаешь, это был первый раз, когда я приехала в горы Аттики кататься на лыжах. Раньше мы всегда отправлялись в Черные Горы. Не знаю почему. Полагаю они просто ближе. В любом случае…

Она продолжала говорить, слыша тонкий налет спокойствия, удерживающий вместе ее собственные слова, борющийся с бьющимся внутри ужасом. Она никогда в своей жизни не говорила ничего столь же глупого и бесцельного, подумала она. Но, почему-то, каким бы несвязным и бесцельным это не было, оно было также важнее всего, что она когда-либо говорила.

Потому, что это доказывает, что я еще жива, поняла она, так же как слабеющая рука, сжимающая мою лодыжку, доказывает, что под завалом придавившем ее есть еще как минимум один живой, и как периодические ответы Ранджита на ее вопросы доказывают, что он еще жив.

Пока.

Теперь руки Сьюзан были не просто стерты. Ей пришлось пробивать свой слепой, мучительный путь через и вокруг клубка изломанных ветвей принесенных лавиной откуда-то сверху. Она серьезно поранила правую руку, когда та попалась в развилку ветвей. Она не могла сказать, насколько серьезным было кровотечение, и ужасалась при мысли о том, что ей может встретиться еще один такой клубок или худший: такой, обойти который она не сможет.

Она плакала и не могла остановиться. Каждые мускул и сухожилие болели, горели и дрожали. Так хочется остановиться. Просто бросить все. Но нельзя. Ранджит зависит от нее, поэтому она толкала свое изнемогающее тело вверх.

«Насколько я глубоко? — задумалась она крошечным уголком мозга, в котором еще оставалась энергия, которую можно было отвлечь от грубой задачи пробиваться вперед. — Я же уже должна бы увидеть отсветы дневного света сверху, так? Я все еще поднимаюсь? Быть может, тот клубок сбил меня с пути? Быть может я начала копать вниз?»

Она не знала. Она знала только, что не имеет права остановиться.

— Что там, паршивец? — спросила Хонор. Она опустилась на колени рядом с Нимицем в сгущавшихся сумерках. Кот сел на задние лапы и потянулся вверх, нетерпеливо толкнув ее в грудь. Его глаза уставились в ее, как буравчики, и она понимала, что он пытается ей что-то сказать, но не могла поверить самому логичному объяснению. Древесных котов давно использовали при поисково-спасательных работах на Сфинксе, но не так часто как можно было бы предположить, поскольку дистанция, на которой они могли почувствовать незнакомого человека, была ограничена. Случалось, что кот мог почуять совершенно незнакомого человека на дистанции в сто и даже двести метров, даже в самых неблагоприятных условиях, но подобное было чрезвычайно редко — скорее объект слухов и легенд, чем зафиксированный факт. Еще более существенным, возможно, было то, что Хонор не могла припомнить за Нимицем проявлений подобных способностей. Кроме того, они были более чем в трехстах метрах за линией, которую горные спасатели рассчитали как предел того, куда могло унести вагончик подъемника. Крики и шум машин спасателей казались здесь слабыми и отдаленными, немногим сильнее стонов и завываний поднимающегося ветра. Она оглянулась, пытаясь понять, что же привело его сюда.

Кот издал звук, полумольбу-полукоманду, который вернул ее внимание к нему. Они снова встретились глазами, а затем он оторвал правую переднюю лапу от ее груди и сделал ею жест, который невозможно было ни с чем перепутать. Жест указывающий прямо вниз, в снег.

— Здесь ? — Как бы хорошо Хонор его не знала, она не смогла не выдать сомнение в голосе. — Ты думаешь, что кто-то есть здесь, внизу?

Нимиц мяукнул громче, обернулся к ней и энергично кивнул. Она оглянулась еще раз на остатки подъемника — почти в двух километрах от них — выглядывавшие из-под снега, крошечные на таком расстоянии. Вагончик никак не могло забросить так далеко, сказала она себе. Разве нет? Но Нимиц выглядит таким уверенным…

— Хорошо, паршивец, — вздохнула она. — Что мы теряем?

Кот мяукнул снова, громче, когда она снова нажала на тангенту комма. А когда она начала в него говорить, он повернулся и принялся зарываться в снег. Они с Хонор во время ее детства часто строили снежные туннели на Сфинксе, а шестилапое создание с сантиметровыми когтями могло вгрызаться в снег с удивительной быстротой. К тому времени, когда Хонор завершила разговор по комму, он уже был на глубине двух метров и продолжал быстро углубляться.

Сьюзан замерла. Ее сознание было слишком затуманенным и дезориентированным, чтобы сразу объяснить ей, почему она остановилась, но затем до нее дошло, что она что-то услышала. Это казалось невозможным, после столь долгого одиночества, наедине со звуком ее собственного дыхания, но она была уверена, что и правда что-то услышала. Она напрягла слух и сердце ее подпрыгнула. Она слышала ! Скребущий, царапающий звук, как будто что-то продвигалось сквозь снег — двигалось к ней !

Она закричала, надрываясь в своем темном мирке, бросилась вперед, к звуку, пробиваясь из этой бесконечной темноты. Она пихала, била и царапала снег и, вдруг, ее правая рука пробила последнюю преграду и вырвалась на воздух. Она вновь замерла, не в состоянии пошевелится, парализованная странным страхом, не веря в то, что она на самом деле наконец пробилась в верхний мир. Она хотела закричать, пошевелиться, позвать на помощь, сделать что-нибудь … и не могла. Она совершенно не могла пошевелиться и просто лежала.

А затем что-то дотронулось до ее руки. Сильные, жилистые пальцы сомкнулись у нее на запястье, удерживая его, и что-то мягкое и шелковистое прижалось к ее ободранной, кровоточащей ладони. Не то услышав, не то почувствовав урчание нежности Сьюзан Гибсон расслабилась, всхлипывая от внезапного облегчения, которым наполнило ее это ободряющее прикосновение.