Дикари Ойкумены.Трилогия

Тумидус молчал. Опустив голову, он разглядывал чтото под копытами своего жеребца. Вернее, под копытами коней – в увлечении погоней коллант остановился не на границе Крови, а дальше, в песке, рассеченном сетью капилляров. Кровь попрежнему не реагировала на коллантариев. Пурпур медлил подняться по живой плоти, золото оставалось равнодушным к незваным гостям. Но не это заинтересовало легата. Он спешился, присел на корточки, взял горсть песка на пробу.

– Что там? – рявкнул Папа, не отличавшийся терпением.

– Вот, – легат протянул песок антису. Свободной рукой Тумидус обвел пространство, занятое конным отрядом. – Видишь?

Внутри колланта песок был свободен от крови. Красное отступило, убралось за внешнюю границу отряда. Жеребец ударил копытом, взметнув вихрь песчинок: обычных, бледножелтых.

– МикроОйкумена, – сказал Тумидус. – Брамайны, варвары, вехдены, помпилианцы, вудуны… Вот это и есть Ойкумена. Разные в одной связке. Мы несем Ойкумену с собой, Папа. Жаль, мы не сможем растянуться пошире. Если связи порвутся, колланту конец.

* * *

– Эксперт, – сказал Тумидус, разглядывая руку.

«Юлий Сергий Тумидус» – значилось на голографическом ремешке, обвивавшем левое запястье Юлия. И ниже, «моргающим» шрифтом: «Эксперт по энергетике. Допуск А38бис». Нанопроектор был впрыснут в кровь носителя. Поймай Юлия злобные шпионы, отруби ему руку по локоть, пытаясь выведать сокровенные тайны империи – голография перебралась бы выше. Обвилась вокруг плеча, шеи, лба, возвещая городу и миру: вот она, важная шишка, у которой допуск – огого, и закрыли тему.

При выходе из «объекта 12прим» – частного отеля, принадлежащего не то разведке, не то импербезу – ремешок переходил в слепой режим. К чему пугать прохожих и официанток в кафе?

– Хуже нет быть экспертом…

Который день Юлий не ночевал дома. Звонил Валерии по закрытому каналу, два раза в сутки: утром и вечером. Докладывался: живздоров, кормят по расписанию. Очень занят, люблюцелую. Люблюцелую, отвечала Валерия. В голосе жены звучала заботливость без признаков тревоги. Юлий не знал, что наговорили Валерии спецыпсихологи госпожи Зеро, но супруга восприняла длительную «командировку» мужа спокойно.

Настолько спокойно, что впору обидеться.

Звонки жене делили время на «до» и «после». После вечерней связи Юлий ложился спать. После утренней – работал. Если, конечно это можно было назвать работой. Ежедневные данные по рабам, принадлежащим экипажу «Дикаря». Рабы тех, кто предположительно мертв. Рабы тех, кто предположительно жив. Нормативы. Отклонения. Состояние ресурса. Спонтанные освобождения. Вторичное клеймение. Жидкий стул. Грибок на ногах. Раннее облысение. Проклятье! – информация множилась, ветвилась, превращалась в дремучий лес. Юлий проламывался в чащу, строил гипотезы, разрушал их до основания, возводя на обломках новые. Если бы он мог, равнодушие к рабам давно превратилось бы в лютую ненависть. К счастью, этого он не мог. Ненависть оставалась на долю тех, кто далекодалеко, за краем Ойкумены, играл в страшные игры с его сыном.

Злой, как собака, Юлий шел обедать.

Ужинать.

Звонок Валерии – и на боковую.

Юлий завидовал брату. Дико, бешено, до звонкой боли в висках. Гай был там . Гай делал, а не ждал, сидя пауком в паутине. Зависть не распространялась на способность брата выходить в большое тело. Гай мог быть там и без колланта – легатом галеры, входящей в состав спасательной эскадры. Про эскадру Юлию никто ничего не сказал, но не идиот же он, в конце концов! В финале совещания, на котором ему и госпоже Зеро – верней, госпоже Зеро и ему – удалось отговорить ястребов из разведки от идеи уничтожения целой планеты, Юлия вежливо попросили покинуть зал. Он ушел без возражений, втайне усмехаясь. Зачем скороспелому эксперту по энергетике слышать список кораблей, уходящих в секретный рейд?

Меньше знаешь, крепче спишь.

Снилась пустыня. Песок, красный от закатного солнца. Марк стоял рядом, любовался закатом. Как жизнь, спрашивал Юлий. Марк пожимал плечами. А потом уходил – в солнце. Юлий кричал, звал, умолял прекратить. Марк не спорил – возвращался, вставал слева от отца. И все начиналось заново: как жизнь, плечи поднимаются и опускаются, первый шаг, второй, дорога в солнце, просьба вернуться… Утром Юлий удивлялся, почему не просыпается среди ночи. Карусель однообразного, а главное, бессмысленного сна изматывала хуже дневной нервотрепки.

– Срочный вызов! Повторяю: срочный…

Сфера коммуникатора по кромке светилась яркоалым. Защита от прослушивания, броня радиоволн. Юлий коснулся сенсора приема и, честно говоря, испугался, увидев рыжую шевелюру Нумы Сальвуса. С некоторых пор всё, что было связано с рабами Марка, вызывало у Юлия безотчетный страх. Особенно он боялся новостей.

– Слушай! – забыв поздороваться, заорал Нума. – Нет, ты послушай! Ты только сядь, а то упадешь…

Лицо Нумы уплыло в сторону. Его сменила другое лицо: выразительностью оно соперничало с дубовым чурбаном. Раб, понял Юлий. Нума что, хочет, чтобы я переговорил с рабом?

– На связи унтерцентурион Кнут, – мертвым голосом сказал раб. – Докладываю: «Дикарь» уничтожен при атаке чужого корабля. Кроме меня, в живых остались обердекурион Ведьма и опцион Змей. Находимся в плену. Не стрелять на орбите! Не клеймить туземцев! Смертельно опасно! Повторяю: не стрелять на орбите…

Сперва Юлий не понял. Кнут? Ведьма? Змей?! Когда до него дошло, что все это значит, колени сделались ватными. Нума был прав: хорошо, что Юлий сидел в кресле. Грохнулся бы на пол, господин эксперт…

– Связь, – прохрипел Юлий. – Нума, это же связь…

– Трое! – ликовал Нума изза спины живой батарейки. – Три раба долдонят: «Не стрелять на орбите!» Слово в слово! Ты только не раскатывай губу, да? Связь односторонняя, в наши ворота. Марку ты ничего не передашь…

Это Юлий знал не хуже Нумы. Хозяин может заставить раба передать сообщение: краткое, простое, доступное мозгу с подавленной свободой воли. Гипер дорогой – желая сэкономить деньжат, помпилианцы часто пользовались «почтовыми рабами» для межпланетных контактов, не требующих развернутых переговоров. Но никто, даже телепат экстракласса, не в силах заставить чужого раба выйти на связь с хозяином. Раб, обращающийся к хозяину по собственной инициативе, пусть и навязанной извне – уже не вполне раб. Для этого нужна свобода воли – та, которой нет.

– Вези их ко мне, – чтобы Нума, буйный в радости, услышал, пришлось кричать. – Всю троицу. Адрес я тебе сброшу. Пропуск будет внизу, у дежурного. Я оформлю. Нума, он живой…

– Кто? – не сразу сообразил Нума.

А сообразив, заорал так, что коммуникатор чуть не взорвался:

– Да, живой! Юлька, Марк живой!

* * *

– Госпожа Зеро? У меня срочные новости.

– Слушаю.

– Готовьте самый быстрый корабль. Пусть сегодня же стартует вдогон спасэскадре. Сообщение для командующего: «Не стрелять на орбите! Не клеймить туземцев! Смертельно опасно!» Подробности сообщу лично, при встрече. Буду через двадцать минут.

– Это розыгрыш?

– Нет. Это чудо.

Выскакивая в коридор, Юлий Тумидус размышлял еще об одном чуде. Эмоции захлестывали его, когда он смотрел в лицо рабу. Радость, возбуждение, любовь… Опомнись, сказал себе Юлий, слетая вниз по лестнице. Ждать лифт было выше его сил. Опомнись, дурень. Это событие не из разряда чудес. Увидеть в рабе человека нереально для психически здорового помпилианца, а ты, конечно же, здоров. Но можно увидеть коечто за лицом раба. Через всю Ойкумену, и дальше, в неизвестном, безумном запределье – лицо сына.

«Докладывает унтерцентурион Кнут…»

Глава девятая

У нас мало времени

I

– Нож, – сказал Олин. – У тебя в кармане нож.

– Что? – не понял Марк.

Грохот винтов заглушал слова.

– В юности мы с дружками поймали одного пижона. В тупичке, значит. Прижали к стене, потребовали кошелек. Он был такой… – Олин показал, какой был пижон. В смысле, никакой. – Я ему говорю: ну ты, доходяга! Мне шестнадцать, плечи ломовые… А он смеется: я, мол, с пеленок шклюцеватый. Снял часы, показывает мне. Надел браслет на кулак: видал? Дорогая вещь…