Пилот-девица

– Без причины охладела? Или напортачил твой Михайло?

– Без причины. Просто скучно мне с ним стало. Он только про хозяйство и мог говорить. Что и где посеет, когда батюшка его землей наделит... Какие у себя на дворе порядки заведет... Кого выгонит взашей из работников... Кого возьмет... А потом все интересовался моим приданым... Спрашивал, можно ли сватов ко мне по осени заслать...

– А ты?

– Не до чего мне были его сваты, дядя Толя... И замуж я не хотела... И этот Юлиан проклятущий – тоже не до чего! – сказала Василиса и... разрыдалась, уронив голову на колени.

Дядя Толя утешать ее не спешил. По опыту общения с дочерью Ангелиной он помнил: эти утешения ведут только к удвоению мощности и прочувствованности рева. И надо просто переждать, когда настроение переменится.

Настроение и впрямь переменилось. Хотя и не радикально.

– В общем, позавчера смотрины были, – продолжила Василиса, очень этнично высморкавшись в подол своего сарафана. – Всё как всегда. "Молодой гусачок ищет себе гусочку. Не затаилась ли в вашем доме гусочка?" – спрашивали сваты. А мой тятя отвечал им: "Есть у нас гусочка, но она еще молоденька." Ну и так далее, как положено... В общем, согласился батюшка! Пообещал меня сватам! Даже у меня не спросясь! Даже слова мне не сказавши! Как будто я скотина какая, навроде ярочки или гусыни! А вчера батя с братьями ездили на мельницу к матери Юлиана, вдовице, хозяйство ихнее смотреть. Как будто раньше не видели. Батюшка пожелал лично удостовериться, что житься мне там привольно будет... Сундуки их как следует прошерстил... В кладовых прогулялся, в подвалах... Можно подумать, в сундуках да кладовых дело! Да как по мне, хоть там у них в горницах из золота всё! Хоть смарагдами всё облеплено! Не люб – значит не люб!

– И что теперь?

– А ничего. На завтра запоруки объявлены, – замогильным голосом произнесла Василиса.

– Что еще за "запоруки"?

– Ну, это когда обе стороны – мой батя и Юлианова матушка – о том, что по рукам ударили нас с Юлианом поженить, народу нашему сказать должны. После этого уж к свадьбе готовиться будут. Мы с Голубой и другими подружками милыми приданое разбирать станем – белье да рубахи, скатерти да занавеси... Бабы начнут снедь к свадебному дню готовить, сарафан мне шить. А там и торжество... Поедем свадебным поездом по всей деревне. После – пир... Первый день – сплошное пьянство да чревоугодие, второй день – чревоугодие да пьянство, ну может еще мордобитие, если повезет... А после второго дня все будут считать, что таперича рохля и нюня Юлиан – мой законный супруг. И может из меня веревки вить до самого последнего моего дня!

Последние слова Василиса почти прокричала, голосом, в котором так много было возмущения и обиды!

"А вот не прокалывала бы себе уши в Усольске, отец небось еще пару лет потерпел бы с этим замужеством дурацким. Глядишь и подобрал бы кого-нибудь поприличней этого мельничихина сына Юлиана", – огорченно вздохнул дядя Толя.

Они говорили еще долго.

И теперь настала очередь дяди Толи проявить заботу.

Он угощал воеводину дочь шоколадным драже из своих рюкзачных закромов. Кормил черникой, кое-как собранной на ближайшем болоте. Поил студеной ключевой водой.

А Василиса только жаловалась да плакала, ломая руки.

– Зачем мне этот Юлиан?! Зачем свадьба?! Зачем на каторгу эту семейную меня раньше времени отдавать?!

– Всех отдают, Василисушка, – мягко увещевал бедняжку дядя Толя, прихлебывая "Народное вече" из берестяной чашки, смастеренной поутру ("Видать, дозу ретроспективности уже хапнул здесь, на Таргитае", – ухмылялся пилот). – И тебе потерпеть придется. Такой уж у вас в деревне обычай! Да что там "в деревне"! Во всем Большом Муроме обычай такой!

– Такой-такой, а не такой! – взвилась Василиса. – Была у меня подруга, Власа. Так ее после школы матушка и батюшка в Новгород Златовратный отправили! На врача учиться! И никакого Юлиана ей под бок не подкладывали! А всё потому, что матушка у Власы жива была. Вот если бы моя матушка, Злата, была жива, она бы этой свадьбы с Юлианом ни в жисть не допустила! Костьми бы легла, а на эту мельницу растреклятую меня никогда бы не отправила!

Дядя Толя только пожал плечами.

Откуда ему было знать: может и впрямь было бы так? А может Злату, мать свою, Василиса попросту идеализирует. И будь она жива, то, завидев на пороге дщерь, напившуюся дешевой водкой, разряженую по-московитски, в одежды нечистые, тоже кричала бы в унисон своему мужу Воеводе, что замуж нужно девку отдавать, и срочно! Потому что гибнет ведь! Гибнет на глазах!

– А уж в Усольске про все эти смотрины и рукобития без согласия невесты, то есть меня, уж и думать все забыли! Дикостью такое считают! Вот живи мы в Усольске, я бы и в академию поступить могла. Чтобы на пилота учиться!

– По-любому нет в Усольске академии, – вставил дядя Толя.

– А я и не говорю, что есть! Не говорю! Но я бы из Усольска в Новгород полетела! – ("Так и сейчас вроде ничего не мешает", – подумал дядя Толя, но промолчал.) – А так всю жизнь с детьми сидеть... То кормишь, то опять беременная... То беременная, то кормишь... И так – всю жизнь, до самой смерти!

После этих слов Василиса опять зарыдала. Да еще горше прежнего.

Нет, Ангелина, его дочь Ангелина никогда не рыдала так. Не было повода.

И тут в душе у дяди Толи что-то важное дрогнуло. Он допил свою водку и сказал Василисе твердым отцовским голосом:

– Василиса, прекрати реветь. И послушай, что я тебе скажу.

Василиса – к его в общем-то немалому изумленью – взяла да и вняла, глядя на него своими ясными голубыми глазами.

– Если тебе замуж выходить не хочется, ты замуж выходить не обязана. Нет в законах Большого Мурома такого правила, что одни люди за других решают, выходить им замуж или нет, – говоря это, дядя Толя был вынужден напустить на себя авторитетный вид, поскольку на самом деле он не знал, что там творится – в этих самых законах Большого Мурома (исключение составляло знаменитое Губное Право). – Ты, в конце концов, теперь самостоятельная гражданка с документами. Я имею в виду, что Личная Грамота у тебя есть. И ты вольна ехать куда угодно. И учиться на кого угодно! Хоть на пилотессу, хоть на собачьего парикмахера, а хоть бы даже и на оператора машинного доения средиземноморских дельфинов! Поэтому если ты действительно не хочешь замуж за Юлиана, вот совсем-совсем не хочешь, ты хоть завтра можешь вещички свои собрать – и фьюить! Упорхнуть на все четыре стороны!

– Да кто же мне позволит-то? – неуверенно пробормотала Василиса.

– А ты меньше спрашивай у тех, кто тебе не позволит. Делай так, как тебе лучше. Взрослая ведь уже. Иначе будешь потом жалеть о своем малодушии всю оставшуюся жизнь.

– Да на чем же я улететь отсюда могу, дядя Толя? В моей копилке денег совсем немного! До Усольска доехать я еще кое-как исхитрюсь. Ну может даже в гостинице ихней пожить смогу недельку-другую. Но даже до Новгорода Златовратного мне никак не добраться! Ну разве что если материны украшения продать – жемчуга, браслеты, парчи да убрусы, серебряной нитью вышитые... Но их еще у материных родычей выцыганить надо... Проще три войны осилить, чем с теми родычами квасу выпить...

– Вот, украшения продать... Уже вижу, намечаются кое-какие подходы к решению проблемы! – одобрительно заметил дядя Толя. – А то ревешь да ревешь, как будто дошкольница неразумная. А ведь взрослая баба!

– А сколько денег мне с собой надо?

– Бери все. Не прогадаешь, – серьезно сказал дядя Толя. – Потому что даже если я тебя до ближайшей населенной планеты прокачу задаром, там тебе точно деньги понадобятся. Даже при условии, что ты устроишься работать.

– Но на чем вы меня прокатите задаром?

Дядя Толя в ответ только хитро улыбнулся. Но Василиса, к его приятному удивлению, смекнула:

– Неужто на том корабле, что мой батюшка с Ветераном у вас захватили?