Пустой мир. Кровь и честь

Спустившись в подвальные уровни донжона по широкой лестнице, выложенной белым мрамором, уже потемневшим от времени, можно было попасть в глубокие катакомбы, большей частью естественного происхождения, появившиеся здесь задолго до того, как на землю Рейнсвальда ступили люди. Облицованные и облагороженные тоннели, порой сужающиеся или снова расширяющиеся, формировали целую систему под замком протяженностью в десятки километров, и только опытные смотрители, проведшие почти всю жизнь в этих коридорах, помнили все пути и переходы, провожая немногочисленных посетителей этих мест. И те немногие, кто сюда спускался, чаще всего шли к месту последнего упокоения членов Карийского Дома. И сегодня в эти коридоры спускался Эдвард Тристанский.

Темный коридор, выложенный каменной кладкой, старый и древний настолько, что уже давно стерлась память о тех, кто его выкапывал глубоко под основанием замка, освещенный лишь плазменными фонарями, висевшими на стене через каждые тридцать метров, уходил все дальше и глубже под землю. При ходьбе под подошвами ботинок на старом, выложенном керамзитной плиткой, полу хрустела старая каменная крошка, осыпавшаяся от времени с потолка. Сопровождающий его смотритель был единственным, которому Эдвард позволил сейчас пойти с ним, оставив снаружи даже свою свиту, не желая кому-либо еще открывать свою терзаемую душу. Почти не выходящий из своих подземелий старик с сухим вытянувшимся лицом, покрытым глубокими морщинами, уверенно шел впереди, пока не дошел до арочного прохода, искусно украшенных скульпторами в виде небесных стражей, поддерживающих свод. На каменном покрывале, что стражи держали в руках, старым шрифтом были вырезаны слова «Мы здесь обрели покой, не тревожь наш сон. Ибо в этом мире каждый лишь в пути, и мы свой прошли».

– Дальше я пойду один, – приказал Эдвард, подняв воротник своего камзола, чье золотое шитье поблескивало в свете фонаря смотрителя. Это казалось лишним в подобном месте, но он и так крал сам у себя время, которого оставалось очень и очень мало. И все же, сейчас сюда он должен был прийти, – ожидай здесь.

Смотритель только кивнул и протянул ему свой фонарь. Взяв закрытый в металлический корпус плазменный огонь в правую руку, Эдвард прошел вперед, под своды семейного склепа Карийских баронов, за столь долгое время их правления здесь превратившегося в настоящие катакомбы. Длинные коридоры, пересекающиеся под прямым углом, проходили вдоль больших ниш, где стояли надгробные памятники упокоившимся здесь дворянам. Воины, политики, полководцы, герои и просто те, кто был кровно связан с правящим в этих землях родом. Многим могилам уже было несколько тысяч лет, но за ними все так же бережно смотрели и оберегали, сохраняя так, словно установлены эти надгробия совсем недавно, Эдвард шел мимо, не задерживаясь даже на то, чтобы прочитать имена тех, кто здесь похоронен. И чем дальше продвигался в затхлом воздухе склепа, тем тяжелее становилось идти, тем труднее становилось дышать, а слезы снова начинали подбираться неприятным и тяжелым комом к горлу.

Вот поэтому он и должен прийти сюда один. Никто не должен видеть, как плачет тристанский барон в минуты слабости. А слезы уже против воли капали из глаз, когда остановился перед совсем новым надгробием, с еще первозданной белизной обработанного камня, ради которого сюда и пришел. Скульптор действительно оказался талантлив, изобразив Дух Неба в виде фигуры в тяжелом балахоне и с капюшоном, закрывающим лицо, расправившей руки над лежащей у его ног молодой женщиной. Он практически точно изобразил все черты ее лица, казалось даже, будто она улыбается, если бы только не ее подвенечное платье, пробитое пулями. И надпись золотыми буквами у основания скульптуры гласила «Изабелла Карийская, жена Эдварда, барона Тристанского и Герцога Аверийского».

Тяжело дыша, вытащил из нагрудного кармана несколько свечей, за которыми специально сам прилетал в храм Неба, давя в себе ту ненависть, что с недавнего времени испытывал к этим культистам, но помнил, с каким трепетом Изабелла всегда относилась к подобным традициям. Поставив их на и так залитом воском надгробии, не без труда зажег трясущейся рукой, с трудом подавляя в себе давящие изнутри на грудь рыдания, и только после этого позволил упасть перед ее могилой на колени.

– Здравствуй… прости что не смог прибыть на твои похороны, – с трудом смог улыбнуться сквозь слезы, – я и сам был недалек от того, чтобы отправиться за тобой следом, и видит Небо, так бы и поступил, если что-то мог тогда решать… Прости, что не приходил сюда раньше… Прости меня за все… Если ты меня еще как-то можешь слышать, прости пожалуйста… – единственный человек, перед которым когда-либо смел открывать свою душу, лежал сейчас по ту сторону могильной плиты, и понимание этого только еще сильнее разжигало чувство вины, что испытывал за ее смерть, – прости, что не смог спасти тебя в тот день… Ты не должна была умереть. Я должен был. Я должен был быть на твоем месте… Прости меня… Я не могу тебя вернуть… Я хочу, чтобы ты знала… – расплавившийся воск свечей медленно стекал с холодного камня и попадал на кончики пальцев, но сейчас Эдвард совершенно не обращал на него никакого внимания, занятый только теми словами, что хотел произнести, – пришел сюда сказать, что не могу никого простить за твою смерть… Знаю, ты бы не хотела этого, но я не могу даже думать о том, что они ходят по этой земле, дышат и радуются, когда ты лежишь здесь. Я поклялся отомстить за тебя. Всем, кто виновен. Я истреблю их род до последнего, и никто больше не сможет стать наследником. Никто и никогда больше не вспомнит о них после того, как я вычеркну их из истории королевства. Прости меня за это… Я знаю, ты бы не хотела войны, но ее не избежать… Прости и за это… Девочка моя… – Эдвард чувствовал что срывается на рыдания, но и не хотел их даже останавливать, – почему они забрали тебя у меня? Почему Небо забрало тебя, а не меня? Я не могу жить. Я не хочу жить… Но я буду. Я заставлю себя жить, пока не отомщу сполна. Обещаю тебе… – слезы рвались наружу, и просто что-то неразборчиво шептал надгробию, уткнувшись в холодный камень лбом. Там была похоронена не просто его возлюбленная. Там было похоронено его сердце.

Он должен был сюда прийти хотя бы раз перед тем, как отправится на войну. На ту войну, которая изменит королевство, раз и навсегда поставив точку в истории старого Рейнсвальда, который изжил себя и уже рушился под весом собственной цивилизации, слишком грандиозной и величественной, чтобы оставаться устойчивой бесконечно долго. Феодалы забыли, почему их предки получили власть над остальными людьми, и ради чего эта власть им была дана. Честь больше не имела того значения, что несла в себе раньше, став такой же монетой на игральном столе, как и все остальное. И когда ушла честь, на ее место пришла кровь…

Если нельзя призвать к ответу честью, Эдвард призовет к ответу кровью.