Ульфила

был, думая, что они послушают моих слов.

Заливаясь слезами и шумно всхлипывая, Меркурин схватил его за плечи и потащил, стараясь поставить на ноги, но не смог. Повалился головой Ульфиле на колени. Несколько минут Ульфила смотрел на содрогающуюся от рыданий спину своего ученика, после вздохнул и положил на нее ладонь.

— Ох, — вымолвил он совсем тихо. — Видать, на то и поставлен епископом, чтобы не на кого было перекладывать с души тяжесть. Ведь ты не можешь простить меня, Меркурин?

— Не за что тебя прощать, — пробубнил Меркурин, убитый горем.

Еще раз вздохнул Ульфила, встал, помог подняться парню. Привычно высморкал ему нос, как делал еще в те дни, когда тот был ребенком. Теперь епископ был строг и печален, непонятная его ярость исчезла.

— Напрасно я говорил с тобой так, — сказал он. — Эту боль я должен был нести один.

— Какую боль? — выкрикнул Меркурин. — Ромеи заслужили своей участи! — Он ударил ногой по иссеченному римскому щиту, валявшемуся под ногами. — Ромеи — они лживы, они воры, они смеялись над нашими бедами. Разве ты не видел, что они делали с людьми Фритигерна? И то чудо, что вези столько терпели их издевательства. Разве не водил я тебя к собачьей яме?

— Фритигерн убийца, — ровным голосом сказал Ульфила. — Алавив убийца. Они будут убивать, пока кровь не проступит сквозь поры этой земли и не отравит колодцы. До конца жизни я запятнан тем, что они сделали и сделают.

Меркурин, который Фритигерном восхищался, — а кто из вези не восхищался героем? — побледнел.

Ульфила повернулся и зашагал прочь своим легким бродяжным шагом, как ходил по земле всю жизнь. И Меркурин побежал следом.

В то утро Фритигерн и Алавив не спали. Радовались победе и богатой добыче, все перебирали снятые с убитых украшения и оружие.

— Больно долго разводили мы сопли с этими предателями, — сказал Алавив. — Раньше нужно было их за горло брать, еще на берегу.

— Мы хранили верность договору, — возразил Фритигерн. Но видно было, что и он доволен тем, как обернулось дело. — Теперь императору не в чем упрекнуть нас.

Алавив только рукой махнул, кольцами сверкнул.

— Император — такое же дерьмо, как его комиты.

Фритигерн плечами пожал. Был он человек осторожный.

— Среди его комитов могут найтись один-два толковых.

Алавив расхохотался и очень похоже изобразил тявканье рассерженной лисицы. На ноги вскочил, потому что веселье рвалось из его груди. Хотелось бегать, кричать, драться. Вдруг прищурил глаза, вытянул шею, приглядываясь.

— От нас уходит кто-то.

Фритигерн тоже встал.

— Где?

— Вон, у холмов. Сейчас уйдут. Два человека.

Фритигерн пригляделся, светлые брови, на загорелом лице заметные, сдвинул.

— Мародеры? — жадно спросил Алавив.

Но Фритигерн головой покачал.

— Это Ульфила со своим певцом.

Алавив метнул на родича быстрый взгляд.

— Я остановлю их.

Фритигерн разом омрачился.

— Если Ульфила решил уйти, тебе его не остановить.

Алавив фыркнул. И без слов ясно было, что означает это фырканье: молодому