Слово шамана

голему каждый день. Я могу сотворить только двух или трех. И прежде, чем посылать их к стенам, нужно заткнуть все стволы, которые будут стоять в ближайших башнях.

– Десять пушек, – Кароки-мурза задумчиво прикрыл глаза. – Хорошо, я найду тебе пушки.

– Тридцать или сорок тысяч воинов я соберу недели за две, – пообещал Гирей-бей. – После той добычи, которую мы пригнали этой весной, и при той цене, что дают сейчас за невольников, каждый род станет сам проситься встать ко мне под руку.

– Решено, – Кароки-мурза допил кофе, и откинулся на подушку. – Через две недели я тоже подойду к твоему кочевью у Кривого Колодца, и приведу воинов принадлежащих мне родов. Мне хочется самому посмотреть, что и как вы собираетесь делать в этом походе...

И мурза многозначительно посмотрел на Менги-нукера, ясно давая понять, что не допустит никаких оттяжек или обманов, которые превратят задуманный им победоносный поход против гяуров в обычный набег на вышедших в поле землепашцев.
* * *

Бакы Махмуд ничуть не удивился тому, что примчавшийся из города татарин передал приказ султанского наместника явиться к нему во дворец. Скорее, не понял, почему Кароки-мурза вспомнил про него так поздно.

Бакы не был, подобно своим солдатам, взят малышом из семьи неверных или захвачен в походе. Будучи вторым сыном сирийского сипаха, он попал в янычарский корпус из-за бедности – свою гвардию султан кормил, поил, одевал и вооружал за счет казны. Благодаря происхождению он сразу стал сотником – да так и провел им всю жизнь.

Иногда, конечно, в походах ему удавалось взять хорошую добычу, и он мечтал о богатстве – но золото утекало из рук так же стремительно, как и попадало в них в удачные дни, а потому свой пятый десяток лет Бакы Махмуд встречал точно так же, как и восемнадцатый: нищим и бездомным сотником янычарского корпуса, готовым по команде правителя кинуться на любого врага, или умереть, стоя на указанном месте. Изменилось только то, что ныне он уже перестал мечтать о великом будущем, да постоянно ныли нижние ребра, переломанные в египетском походе Сулеймана Великолепного.

Именно из-за увечья, мешающего ходить в дальние походы, его и поставили командовать гарнизоном из престарелых ветеранов в тихий далекий уголок великой империи... Может, и не умирать на покое – но уж, во всяком случае, не славу себе добывать.

Добыл...

– Передай, скоро буду, – Бакы хлопнул по луке седла татарского всадника, потом вернулся в свою комнатенку, достал из-под топчана кувшин с вином, взболтал и допил остатки прямо из горла.

К этому тайному греху его приучили наемники из числа неверных. Султан, конечно, прощал своей гвардии очень многое – но все равно не стоило предаваться веселым разгулам очень уж откровенно. Правда, теперь это уже не имело никакого значения.

Как ни смешно, полкувшина вина оказались единственным имуществом, оставшимся у него после тридцати с лишним лет верной службы. Имелось, правда, Десяток золотых, но...

Во время русского набега он как раз шел по улице к знакомому