Попрыгунчик (СИ)

Нужно было разбираться, где я оказался, а главное — где ребята?

За дверью меня ждал длинный светлый коридор, в котором приятно потрескивали факелы. Кроме них на каменных стенах висели портреты незнакомых мне молодых женщин и мужчин, запечатленных художником в полный рост. Работы были прекрасны и ужасны в своем исполнении одновременно.

Первой на моем пути встретилась девушка в рыжем пышном платье с кружевами и оборочками. Мастер изобразил ее лежащей в неестественной позе на грязном полу. Мертвенно-землистое лицо девушки с полуоткрытыми цианотичными губами и пустым бессмысленным взглядом пугали и отталкивали.

Следующим висел портрет путника с длинным развевающимся на ветру изумрудным плащом, гордо стоящего на фоне бесконечных золотых песков и чистого ясного неба. Его голова лежала рядом лицом вниз у его же ног в небольшой неровной кровавой лужице, уже жадно впитываемой иссушенной палящим солнцем землей.

На третьей работе была изображена еще одна девушка. Она была очень красива и женственна, чем-то напоминая мне Юлю. Несмотря на то, что все вокруг нее было в адском пламени, уже перебиравшимся на ее скромное синее платье в пол, девушка сохраняла абсолютное спокойствие и умиротворенность, словно знала, что огонь не сможет причинить ей никакого вреда. Словно она сама была огнем.

Работа, висящая напротив, отличалась от остальных: на ней были изображены двое — мужчина и женщина средних лет на фоне тяжелых грозовых туч, из которых вот-вот хлынет ливень. Оба стояли на вершине огромной кровавой горы из человеческих тел, порубленных рук, ног, голов, прописанных художником во всех ужасающе мельчайших подробностях. Мужчина, смотрящий пустым взглядом далеко вперед, был в свободной черной одежде, со следами, оставшимися на ней после тяжелого боя. За ним стояла женщина в безупречно чистом темном саване, одну руку положив на плечо победителю, а другую подняв вверх, будто силясь достать до небес. От этой картины веяло нечеловеческими мощью и силой.

На пятом полотне, расположенном у поворота коридора, были изображены густые тропики в безудержном безумстве их цвета. Перед ними спиной к художнику стоял явно молодой мужчина в простой бесцветной холщовой одежке. Никакого сюжета в картине не наблюдалось, поэтому она показалась мне скучной и незаслуженно сюда попавшей.

За поворотом обнаружилась дверь, а перед ней еще одна небольшая по сравнению с предыдущими зарисовка, от которой мне стало не по себе. На картине плечом к плечу стояли четыре человека: слева два парня, а справа — две девушки. У крайних людей были вскрыты шеи самым безобразным способом, каким только можно было это себе представить. Девушку в центре художник лишил глаз, а оставшемуся парню вонзил нож в сердце.

Слева направо стояли Илья, я, Юля и Маша.

Я закрыл глаза, медленно вдохнул и отвернулся от картины. Мне не хотелось на это смотреть. Я не мог на это смотреть.

За дверью меня ждал большой зал, пышно украшенный красным бархатом, развешанным по стенам. Здесь уже были окна. Высокие витражные окна из глянцево-черного стекла, не пропускавшего свет ни внутрь, ни наружу. Казалось, они выполняли роль декорации, не более. Но естественного освещения совершенно не требовалось: факелы, напольные и настенные, и тяжелые люстры со свечами, с которых почему-то не капал воск, справлялись со своей задачей лучше, чем требовалось. Больше в зале ничего не было, за исключением большого зеркала в резной деревянной раме, стоящего прямо по центру. В нем отражался я, медленно приближающийся. Черная куртка, черные штаны со множеством карманов, черные высокие сапоги. Короткий ежик черных волос и выбритые виски, успевшие слегка отрасти за время скитаний в будущем. На меня из зеркала смотрел тот же самый Игорь, что и десять дней назад улыбался университетскому зеркалу, только уже без усов. И все же он был совсем другим. Но этих изменений зеркало отразить не могло.

«Привет», — раздался из-за спины до боли знакомый голос, заставив меня похолодеть, а сердце биться чаще. Кроме меня в зеркале никто не отражался.

«Ну же, обернись».

Я обернулся, боясь увидеть того, о ком подумал. И увидел. Черные высокие ботинки. Черные штаны со множеством карманов. Черная куртка. Короткий ежик черных волос и выбритые виски. Мой голос.

«Неужели ты не рад меня видеть?» — спросил меня я, радостно улыбаясь, будто старому другу. Так, как я раньше всегда улыбался Андрею. Так, как сейчас я улыбаюсь Илье.

И все же кое в чем мой двойник не был похож на меня: абсолютно белые глаза без радужек, без зрачков, без намека хотя бы на маленький кровеносный сосудик. В них не было совершенно ничего. И одновременно было все.

— Кто ты? — спросил я, глядя прямо в его бездушные глаза.

И он ухмыльнулся.

========== бНОПНЯ ==========

— Кто я? Это так важно знать тому, кто сам не знает, кто он? — белоглазый засунул руки в карманы штанов и теперь с прищуром смотрел на меня, ожидая ответа.

— Я-то знаю, кто я, — диалог только начался, а уже напоминал мне театр абсурда.

— И кто?

— Игорь Невский.

— Нет. Нет, нет, нет, — мой двойник замахал руками. — «Игорь» — лишь ярлык, созданный твоими родителями, чтобы проще до тебя было достучаться при необходимости. «Невский» — ярлык твоего далекого предка, корень каталога, так сказать. А ты-то кто?

— Человек.

— Это тоже синтетическое понятие, говорящее лишь о том, что ты отвечаешь узкой совокупности признаков: ходишь на двух ногах, откинул хвост, полысел в некоторых местах, осознал свои вопли и способен придумать какое-нибудь назначение палке в зависимости от ситуации, — существо в моем обличии грустно вздохнуло и начало падать назад, как в тот же момент из ниоткуда под ним появилось кресло-груша, принимая его в свои мягкие объятия. — Я так понимаю, спрашивать, зачем ты, тоже бесполезно?

— С таким подходом — да. Все равно все сведется к тому, что это «синтетическое» и «придуманное».

— Мне радостно, что ты понимаешь. Присядь, в ногах правды нет, — легкий жест его руки, и я уже, влекомый непонятной силой, очутился на таком же кресле. — Ты ведь не против «груш»? Просто мне они так нравятся. Раньше любил троны — такие величественные мягкие табуретки, но это слишком пафосно, не находишь? Надо быть проще.

Он любовно пощупал свое кресло, а учитывая то, что это был мой двойник, мне сделалось противно от наблюдаемого. Тем не менее, я решил молчать и не подавать вида.

— Извини, отвлекся от темы, — второй я повернулся ко мне. — Такое часто бывает, когда хочешь сказать так много, а времени так мало. Хорошо, давай для упрощения считать, что ты Игорь Невский, при этом даже человек. И чтобы было проще, перейду на понятную тебе систему: можешь звать меня Иваном, хоть на самом деле я им не являюсь. Пока все устраивает?

— Более чем.

— Врешь, — рассмеялся Иван. — Я вижу твои мысли, ни черта тебя здесь не устраивает. И понимаешь ты примерно столько же, то есть ничего.

— Так ты бы объяснил, глядишь, я бы что-нибудь и понял, — раз он читал мои мысли, то я решил играть в открытую. — Где я? Кто я? Зачем я? А то только и задаешь вопросы, на которые нет ответа.

— Чтобы что-то объяснить, нужно сначала самому это понять. Будешь смеяться, но я не знаю, — Иван приподнялся, развел руками и плюхнулся обратно в кресло. — Зато теперь ты понимаешь, что я чувствую, а это, согласись, важно. Из уравнения с двумя неизвестными мы уже убрали одну, придя к общему эмоциональному знаменателю, и можем поговорить о второй. То есть переходим непосредственно к тому, зачем я тебя сюда и притащил.

Видишь ли, так получилось, — он перевернулся на другой бок, — что я существую немного дольше тебя и уже успел накидать пару вариантов решения задачи, ответом которой станет понимание, кто есть я, а кто — ты. Я наблюдал некоторое время за вами, людьми, и пришел к выводу, что мы с вами похожи. Мне подумалось, что если с моей помощью вы решите загадку своего происхождения, то, проведя подобный эксперимент, я смогу ответить себе самому на тот же вопрос по отношению ко мне. Однако возникла неувязка, поставившая эксперимент под угрозу: несмотря на одинаковую углеродную оболочку, вы все были разного наполнения. А еще ваши эмоции, эти стохастические величины, слабо поддающиеся корреляции…