Донос мертвеца

любопытством наблюдающей за ним маленькой девочке. - Вот смотри: сверху нажмем, раз, раз, раз, вот и ушко у нее топорщится. Раз, раз, раз... Вот и второе. Можно ставить в стойло. Ну, сколько у нас теперь зверюшек во дворе?

- Свинка раз, - принялась девочка расставлять на скамейке вырезанные из липового полена игрушки. - Овечка два, козочка три, лошадка четыре.

- Ну, и кого у нас не хватает?

- Рыбки! - обрадовано сообщила девчушка.

- Рыбки? - удивился ливонец. - Ладно, поймаем мы тебе во двор рыбку. Где тут осколок от нашего чурбачка?

Остальные ливонцы играли в бирюльки.

Нарезав из желтой, жесткой соломы много палочек одинаковой длины, они собирали их в пучок, ставили вертикально, отпускали, позволяя им рассыпаться в беспорядочную кучу, а потом по очереди пытались вынимать из кучи по одной соломинке так, чтобы остальные не шевельнулись. Если шевельнулась - неудачник дважды проползал на четвереньках под столом.

Русская баба по-прежнему занималась работой у печи: пекла хлеб, готовила на всех еду и разбалтывала баланду для скота. Утолив первый голод, днем, при священнике, ее больше не трогали, даже тискать давно перестали. Правда ночью, со скуки, дежурные воины по очереди забирались к ней в постель и передавали, тепленькую, от смены к смене.

Больше всех ей доставалось от Эрнста. Это именно он ухитрялся выдаивать понемногу молока от ожеребившейся кобылы, и именно он после этого просился в первую смену, и по два, по три раза таранил бабу своим крепким удом. Странно как-то на него общение с кобылами действовало.

- Эрнст! - окликнул воина Флор. - Заколи последнюю свинью, разделай, располосуй мясо на полосы и выложи на мороз. Завтра выступаем. До утра как раз промерзнет, с собой возьмем.

Ливонец, кивнул, поднялся. За ним увязались еще двое - помогать. И неудобно одному, и им хоть какое-то развлечение.

- Значит, говоришь, во дворе обязательно рыбку надо иметь? - вернулся к разговору с девочкой Флор. - А какая тебе больше нравится? Щука или лещ?

- Судак! - уверенно ответила девочка. - Папа завсегда ловит судака!

Касьян все эти дни промаялся во дворе. Иногда он пытался ухаживать за скотиной, иногда в бессилии метался от стены к стене или, уткнувшись лбом в сложенные руки, молча лежал на сеновале. Несколько раз, прихватив вилы, он пытался войти в дом, но каждый раз протянутая к двери рука немедленно немела, и он так ни разу и не смог дотянуться до ручки.

Иногда к нему выходила Лада. Она ничего не рассказывала, только тыкалась ему в грудь головой и плакала, а потом уходила назад. Приносила немного мяса, чищеной моркови, хлеба для ребеночка. Ничего не понимающий сынок время от времени начинал хныкать, но размоченный в молоке и завернутый в тряпочку хлеб поглощал исправно, только давай.

У Касьяна все чаще возникало у него ощущение, что вот так: он во дворе, а Лада в доме с чужими мужиками, они жили всегда, а воспоминание о былом счастье - это всего лишь давнишний сон, несбыточная мечта приравненного к дворовой