Золотой империал

ишка! Помог по полной программе: и золотишко сбыть, и след «землячка» отыскать, и паспорт выправить. Добыл, добыл он бумаги, по глазам было видно. Только цену решил набить. Жадный он очень, Виталий этот. С одной стороны, вроде бы и хорошо, таким управлять легко, а с другой — не очень-то и здорово... Жадный и продаст, если что, ни за понюшку табаку. Но это не важно... Не с собой же его тащить? Да и девку эту. Пока нужны — поживут, а там...

Князю от этой мысли показалось, что отточенная полоска стали в рукаве нагрелась. Ничего, ничего, Верный, потерпи: напьешься скоро кровушки, утолишь жажду свою вечную.

Вот и город. Здесь надо быть осторожнее.

Избегая редких освещенных мест и вообще улиц, Князь нырял в темноту проходных дворов, растворяясь в чернильной тени. Ночь с ее темнотой и была его основной стихией.
* * *

Двадцать четыре золотых кружочка, аккуратно выложенных в пять рядов на скатерти (в верхнем ряду не хватало одного), сияли своим обычным маслянистым блеском перед Драконом, местным вором в законе, в миру Свешниковым Павлом Михайловичем.

— Что скажешь хорошего, Ювелир?

Ювелир, рыхлый, словно состоявший из холодца, только снаружи чуть прихваченного пленкой кожи, не дававшей ему расплыться бесформенным блином, человек неопределенного возраста со сверкающей лысиной, юношески нежными щечками и младенческими перетяжками на аккуратненьких пальчиках, еще с минуту разглядывал двадцать пятую монету через мощную старинную лупу в потертой бронзовой оправе, затем положил и то и другое на скатерть:

— Ничего хорошего не скажу. Та же чеканка, что и у прежних, Пал Михалыч.

Ювелир, заслуживший свою кличку еще лет двадцать пять назад, во время своей первой ходки по валютной статье, слыл среди местного криминала человеком уважаемым, сведущим во всех делах, связанных с «рыжевьем» и камушками, своеобразным экспертом.

Несмотря на свою насквозь мирную внешность и то, что после последней отсидки, по мнению правоохранительных органов, твердо решил встать на путь исправления, рецидивист Запашный за себя постоять мог неплохо, и это только добавляло уважения к нему со стороны людей с наколками (только подобных себе и считавшихся настоящими людьми). Отлично ботая по фене, в повседневном обращении он предпочитал именно великий и могучий, а также человеческие имена вместо собачьих кличек, как он выражался. Дракона он знал давно и плотно и, хотя кличку его всуе произносить избегал, на Ювелира не обижался.

— Это точно?

— Обижаешь, Паша, обижаешь... Дракон прошелся по комнате, как на тюремной прогулке, ссутулившись и заложив руки за спину.

— Ну спасибо, Ювелир. С меня причитается. Скажи там ребятишкам, они тебя до дома подкинут...

Когда Ювелир удалился, Дракон снова уселся за стол и, подперев подбородок ладонями, принялся разглядывать теперь уже идеальный квадрат, выложенный из золотых кружочков.

— Ну и что мне со всем этим делать? — печально-спросил Павел Михайлович.

Дело в том, что Свешников-Дракон кроме общественной, так сказать,