Пес войны (СИ)

Но старый лис обманул их. Оказалось, что они гнались лишь за частью его войска, сам же Арнари с другой частью подошёл к столице, и его люди, как-то пересидевшие кравтийские чистки, открыли ему ворота. Коэна была взята практически без боя, Вестан, страшась плена, покончил с собой, его приближённые по большей части были перебиты, и лишь немногим удалось бежать. Один из них и привёз в лагерь Тиокреда чёрную весть.

Армия Кравта повернула назад, но Боги, столь долго колебавшиеся, кому вручить окончательную победу, наконец сделали свой выбор. Тиокред оказался зажат между Коэной, в которой находились основные силы арнарийцев, и той частью войска, против которой они выступили вначале. Сохрани император хладнокровие, доведи он начатое до конца и разбей сперва эту половину, всё могло бы сложиться иначе, но Кравт потерял голову. Только подойдя к столице, он сообразил, в каком незавидном положении оказался, а с севера уже шла ещё одна армия под командованием сына и зятя Дэнина. И Тиокред решил бежать. Встав лагерем ввиду городских стен, ночью кравтийцы скрытно ушли, и, пройдя скорым маршем, достигли ближайшего порта - Ханда, где и сели на корабли, доставившие их в Настаран. Правда, на всю армию кораблей не хватило.

В числе оставшихся в Рамалле был и Гирхарт. Как один из приближённых Тиокреда, он, безусловно, получил бы место на корабле, но сам он решил иначе. В ту же ночь, когда всё войско двинулось в Ханд, Гирхарт впервые в жизни нарушил приказ. Самовольно покинув армию, он, загоняя коня, помчался к поместью сестры. Он спешил как мог и всё равно опоздал.

Инела и её муж жили тихо, не привлекая внимания. Муж в своё время тоже воевал в войсках кравтийцев, но к тому времени уже вышел в отставку. Семья пережидала превратности войны то в Коэне, то в поместье, надеясь, что бедствия минуют её стороной, тем более что в такое лихое время пускаться в путь казалось опаснее, чем сидеть на месте. Но, видимо, кто-то позаботился донести и о том, кому служил хозяин дома, и о том, где сейчас брат хозяйки. Головорезы Арнари, избавлявшие хозяина от врагов и их семей, не утруждали себя мелочами типа судебного разбирательства. Прискакав в поместье, Гирхарт нашёл на месте дома пепелище с обгорелыми костями. Сестра, её муж, их дети - все они погибли, и оставалось только гадать, были ли они уже мертвы, когда загорелся дом.

Гирхарт пристал к одному из разрозненных отрядов уцелевших сторонников Кравта. Лишённые единого командования, растерянные, преследуемые карательными отрядами Дэнина, они всё ещё продолжали сражаться. Гирхарту удалось выбиться в предводители, и около двух лет его отряд, со временем ставший больше похожим на разбойничью шайку, успешно скрывался по лесам. Но сколь верёвочка не вейся... Однажды их всё же выследили. В бою Гирхарт получил удар по голове и, оглушённый, попал в плен. К счастью для него, ни одежда, ни оружие не выдавали в нём командира, его товарищи тоже промолчали, поэтому он не был убит на месте, но зато оказался обречён на участь, показавшуюся ему хуже смерти. К тому времени первые волны репрессий уже схлынули, и с захваченными кравтийцами стали разбираться более детально. Гирхарт попал под суд вместе с группой таких же, как он, бывших офицеров армии Кравта. Их приговорили к лишению гражданских прав и продаже в рабство.

Когда осуждённым зачитали приговор, Гирхарт не поверил своим ушам и не верил до тех пор, пока на его шее не заклепали рабский ошейник. Он был готов к смерти, сколь угодно мучительной, но не к такому! Можно наделить гражданскими правами человека, не родившегося коэнцем, но никого нельзя их лишить. Гражданин, по рождению ли, по заслугам ли, гражданином и умрёт, и никакие преступления не могут отправить его на рабский рынок - на том стояла Коэна со дня своего основания. Но победителям законы были не писаны. Гирхарт был продан с торгов, и он знал - того, что он при этом пережил, он никогда не сможет ни простить, ни забыть. Ненависть, лютая, ядовитая ненависть выжигала его изнутри, ненависть ко всем: Арнари, уничтожившим всех, кто был ему дорог, и так унизившим его самого, Коэне, послушно лёгшей под узурпатора, даже к Тиокреду, так бездарно проигравшему и отдавшему своих людей и свою страну на милость Дэнина и его присных. Ненависть и жажда мести отныне стали смыслом его жизни, и только благодаря им он не сошёл с ума и не наложил на себя руки.

Но ненависть и унижение пришли позже, а тогда он впал в какой-то ступор, и возможно, именно это и сохранило ему жизнь и рассудок. Он видел, как один из осуждённых бросился на охрану, видимо, надеясь быть убитым на месте. Если так, то он просчитался. Охрана хорошо знала своё дело: перед ним мгновенно расступились, уходя на безопасное расстояние, а затем один из охранников ударил новоиспечённого раба тупым концом копья в живот. Пока бедняга корчился, пытаясь вдохнуть, его быстро и умело скрутили и отстегали плетью - надо полагать, в назидание остальным. Затем окровавленное тело бросили на телегу, и один из охранников столь же умело смазал и перевязал исхлёстанную спину - никто не собирался губить ценный товар.

Вот тогда Гирхарт понял, почему на языке, который он продолжал считать родным, слово "человек" относилось лишь к свободным. Про раба говорили "тело". Он с тупым интересом наблюдал за тем, как его тело, скованное с другими телами, куда-то идёт, что-то ест, справляет нужду, засыпает мёртвым сном и просыпается, чтобы снова куда-то идти. Затем оно стояло на возвышении, кто-то ощупывал его, заглядывал в рот, и оно опять куда-то шло, скованное с телами - кажется, уже с другими.

Очнулся он в бане - тесной, тёмной и дымной, но всё же настоящей бане - с большим котлом горячей воды, щёлоком и пемзой. Те, с кем он шёл вместе, тоже были здесь, их было много, несколько десятков. Цепи с них сняли, оставили только ошейники. После мытья им всем выдали грубую, но чистую одежду и отвели в рабский барак. Был уже поздний вечер. Их завели в длинное узкое помещение с маленькими зарешеченными окошками под самым потолком и нарами вдоль стен. Вошедший с ними здоровенный малый в ошейнике, но с плетью на поясе - видимо, надсмотрщик - велел им располагаться, а потом сказал:

- Сейчас принесут пожрать - и спите. Завтра решим, что с вами делать.

Еду и вправду принесли быстро. Две пожилые женщины раздали всем по миске ячменной каши, куску хлеба и горсти маслин, а также по чашке воды, подкрашенной вином.

Когда унесли посуду, надсмотрщик спросил:

- Из военнопленных? По-нашему все понимают? - и, дождавшись согласного ворчания, продолжил неожиданно мягко: - Ничего, парни, могло быть и хуже. У нашего хозяина жить можно. И кормят хорошо, и работа по силам, и зря не наказывают. Вам повезло, хоть вы этого еще не поняли. Ну всё, теперь спать. У двери охрана, так что без глупостей.

Надсмотрщик, забрав факел, вышел. Брякнул засов, и Гирхарт остался в темноте. "Вам повезло", - сказал этот верзила в ошейнике. Пожалуй, в чём-то он прав. Пока он, Гирхарт, жив, жива и надежда. А ошейник можно и снять...

Гирхарт невольно тронул шею, на которой ещё несколько месяцев назад красовался металлический обруч. Порыв холодного ветра растрепал волосы, влажной лапой забрался под плащ, возвращая его к действительности. Он больше не раб и никогда не будет рабом! Уж лучше умереть. Но он не умрёт, а отомстит. Всем. Первый шаг уже сделан: набран отряд, небольшой и пока плохо обученный, но это лишь начало. Коэнцев в ближайшее время можно не бояться - конечно, рано или поздно император начнёт наводить порядок и у себя дома, но пока ему хватает дел на окраинах. Жаль, что Дэнин уже там, где его никто не достанет, ну что ж, Гирхарт спросит с Его Императорского Величества Алькерина II и за грехи его отца. Впрочем, нет, спросит как раз не он. Сегодня он предложил помощь Тиокреду, а в деле мести Арнари на Кравта можно положиться. Жёсткая усмешка тронула губы Гирхарта. Да, он поможет законному императору свергнуть узурпатора, а потом...

Впрочем, до этого еще далеко. Сперва ему нужна армия. Таскир и компания мечтают о свободной Рамалле - пусть их. Может быть, у них даже что-то получится, но вряд ли. Время Рамаллы миновало. Хотя... Когда Коэна будет разрушена, кто знает, что возникнет на обломках империи.