Нашествие арабуру (СИ)

Так счастливо закончил этот праздник, не успев начаться.

Глава 5.

Миссия капитана Го-Данго

Если бы еще год назад кто-нибудь сказал капитану Го-Данго, что он сменит катана на крестьянскую мотыгу, он вбил бы этого человека по пояс в землю и был бы по-своему прав, ибо испытывал бесконечное смущение, порожденное множеством проблем. И главная из них – ему приходилось ходить, дышать и, вообще, жить согнутым, а это не способствовало укреплению духа самурая. Да и жизнь без привычного движения в седле приводила его в уныние, хотя и в таком существовании были свои плюсы: он научился думать. До этого он не замечал в себе подобных талантов, и это единственное маленькое открытие чуть-чуть да грело душу капитана, да еще, пожалуй, крохотный огонек свечи, отбрасывающий на мрачные стены подземелья еще более мрачные тени.

Участник двух сражений: под Фудоки, в ущелье Хитамити, и под Цуяма, он попал не в ближайшие и не в дальние провинции, где вовсю рыскали отряды арабуру, а в столицу Мира, казалось бы, в пасть врагу. Но в этом поступке был тонкий расчет, – где лучше всего спрятаться? Естественно, под носом у охотника.

Впрочем, выбора у него не было – три стрелы в теле и резаная рана поперек груди от огненного катана заставили его спасителей искать столичных врачей. В общем, как бы там ни было, он очнулся только через десять дней. Рядом сидел человек, поклевывая носом, догорала свеча, и было так трудно дышать, словно на грудь одновременно взгромоздились три слона и топтались вовсю.

Человек встрепенулся и привычным движением поднес к губам капитана тряпицу, смоченную водой.

– Кто ты? – с трудом спросил капитан Го-Данго.

– Слава Будде! – несказанно обрадовался человек. – Заговорили!

– Ах… да… – прошептал капитан и стал что-то припоминать: долгую тряску на повозке, которая превратилась в пытку, и заботливые руки оруженосца. – Гэндзабуро…

– Да, мой господин, это я, – наклонился человек.

От него пахнуло, как от мертвеца – то ли гнилыми зубами, то ли пустым желудком. Но капитан Го-Данго так устал, что ему были безразличны запахи. Его почему-то больше всего волновала петушиная нога, подвешенная под потолком на веревке, обросшей жирными хлопьями пыли. Петушиная нога казалась ему самым жутким предметом в комнате. Много ночей она преследовала его в кошмарах. Он боролся с ней, убегал от нее, а она нагоняла его и душила, душила. Теперь же она показалась ему самым безобидным предметом, и капитану стало легче. Но он еще, нет-нет, да и поглядывал на нее с подозрением, боясь, что она оживет.

– Ну ты и постарел… – косясь на петушиную ногу, заметил капитан Го-Данго, – постарел… – и провалился от бессилия в спасительный сон.

Он помнил Гэндзабуро почти мальчишкой, которого подобрал в какой-то далекой северной деревне, где властвовали голод и холод, и сделал его асигару[138]. А угадав в нем черты преданности, приблизил к себе в качестве оруженосца. И из мальчишки получился воин. Теперь же рядом сидел человек с маленьким сморщенным лицом старика.

В следующий раз капитан очнулся уже от утренней свежести. Он лежал под навесом, укрытый по самый нос толстым пуховым одеялом, и все равно мерз, хотя лето еще даже не было на исходе. Ледяные струйки воздуха проникали под одеяло и, как шила, вонзались в тело. Капитан Го-Данго застонал. Рядом тотчас возник Гэндзабуро, заботливо подоткнул одеяло и взбил подушку. Какой я слабый, подумал Го-Данго, с любопытством рассматривая собственную руку и не узнавая ее. Рука больше подходила мертвецу, чем живому человеку – жилистая и сухая, она была словно обтянута пергаментом, а не кожей. В тот момент, когда Гэндзабуро приподнял его, капитан кинул взгляд вдаль, увидел сверху далекую синюю реку, холмы, купы деревьев и город. Это было место, которое называлось Слиянием. Две реки – Ёда и Окигаву – сливались, образуя новую – Каная, которая, вырываясь на равнину, петляла до горизонта и дальше – до самого моря, за которым не было земли, потому что никто не знал, как далеко оно простирается. Правый берег в месте слияния был высоким и обрывистым, здесь издревле монахи рыли пещеры и селились в них. Теперь монахов нет, подумал Го-Данго и незаметно для себя уснул.

Через день он начал вставать, а через пять-шесть уже самостоятельно выходил подышать до жары свежим утренним воздухом и полюбоваться на синий простор, открывающийся со Слияния.

Тихо и незаметно приходил врач. Бормотал что-то о слабой груди, и Гэндзабуро поил капитана козьим молоком с медом и цветочной пыльцой.

– Мяса бы, да нет… – сетовал Гэндзабуро.

– Сам… сам отведай! – приказывал ему капитан, стискивая зубы и отводя руку с молоком. – А то смотреть страшно.

Маленькое морщинистое лицо Гэндзабуро наводило тоску. Неужели и я такой же? – думал Го-Данго.

– Да мы как-нибудь проживем… – бормотал, отворачиваясь, Гэндзабуро – Мы привычны. А вот вы…

И все-таки капитан заставлял его выпить глоток-другой лечебной смеси. Ну и хорошо, удовлетворенно думал он, засыпая, ну и отлично. К давнему шраму через всю правую половину лица и к двухгодичному шраму на спине, полученному в бою с Богом Яма, добавился третий наискосок груди, похожий на веревку вишневого цвета, и три помельче, но глубокие – от стрел: на шее, на плече и на колене. Иному смертному хватило бы малой толики от этих ранений, чтобы уйти в область за Луной. Один лишь капитан Го-Данго был способен выдержать столько напастей в полной мере и не умереть. Он и не умер, но чах и постепенно из бойца превращался в тень, только в очень большую, он и эта тень с каждым днем все уменьшалась и уменьшалась. Силы покидали его. Гэндзабуро ничего не мог поделать, только жалостливо качал головой.

Весть о том, что в брошенном монастыре поселился капитан Го-Данго, как-то сама собой разнеслась по округе, и к капитану потянулись люди. Они сидели на земле со своими котомками, не смея войти, и Гэндзабуро гонял их бамбуковой палкой:

– Господин сегодня болен, – обычно ворчал он. – Приходите через три дня.

Ему никто не смел перечить, однако никто и не думал уходить, люди лишь пересаживались на новое место, подальше от ворчуна, таща за собой котомки. С рассветом они в преддверии появления иканобори скрывались в кустах, в которых вились тропинки, а на следующую ночь появлялись снова, и все повторялось с точностью движения светила: бамбуковая палка, бурчание Гэндзабуро и котомки. В котомках оказывалось немного еды и лекарства: барсучий и медвежий жир, растирки на змеином яде, травяные настойки, коренья и лечебные порошки.

– Что там у тебя сегодня? – спросил капитан Го-Данго, уловив запах мяса.

– Крысу принесли, – нехотя ответил Гэндзабуро.

– Давай хоть крысу, – согласился капитан.

– Да они ее всю сами обглодали. Остались одни лапки.

– Давай лапки, люди все же старались.

Капитан с жадностью все проглотил, разобрав, что съел кусочек горелой шерсти, немного костей, сухожилий и когти.

– И на этом спасибо, – пробормотал он.

Организм требовал мяса, его нельзя было ничем заменить. Ночью, покашливая, капитан вышел наружу. Его уже ждали, но не друзья и не товарищи по оружию. Внезапно разлился неяркий свет, и тот, кого он, прикрывшись рукой, увидел, привел его в трепет: перед ним стоял грозный Старец. Го-Данго не был с ним знаком, но сразу узнал. Это был один из Трех Старцев, живущих в горах Ямидзо, в монастыре Проклятых самураев, далеко на севере.

– Встань! Встань! – тихо, но властно велел Старец. – И слушай меня. К тебе будут приходить самураи. Твоя задача формировать из них отряды и ждать приказа.

– Слушаюсь, сэйса! – вымолвил капитан Го-Данго, цепенея.

– Отряды будешь размещать в окрестных городках под видом крестьян и торговцев. Для связи я дам тебе голубей.

– Я не смею ослушаться, – ответил капитан, – да немощен и не набираюсь сил. Помру, должно быть.

– Это дело поправимое, – сказал Старец и положил сухую прохладную руку на горячий лоб Го-Данго.