Миражи "Осейри" (СИ)

Два года прошли в неустанной борьбе. Тоня хорошо разбиралась в строительном деле и видела, что повреждение фундамента гостиницы не роковое, легко устранимо, но чиновники из М. были заинтересованы, чтобы "Осейри" так и осталась "недостроем" и не отнимала туристов у местных квартиросдатчиков. "Только попробуйте заселить людей, - откровенно пригрозила однажды чиновница, - обещаю, тут же небо в клеточку увидите!" Тогда Тоня и решила провести независимую проверку и нанять адвокатов, которые в суде докажут, что "Осейри" пригодна к эксплуатации после небольшого ремонта. Для этого она обратилась в агентство Наума Гершвина, самого знаменитого петербургского адвоката. Он славился тем, что за 20 лет не проиграл ни одного дела. Гершвин, Березин и Тригорин тут же включились в работу. Тоня почувствовала, что у нее появилась надежда. Этих троих в Питере хорошо знали. Судьи, прокуроры и следователи бледнели и скрежетали зубами, увидев в зале представительного царственного Наума, худощавого невозмутимого Михаила и высокого долговязого Никиту. Это значило, что сейчас обвинение будет разгромлено, следователь - посрамлен, а подсудимому устроят бурную овацию, когда пристав откроет клетку.

К чести Гершвина следовало сказать, что иногда он отказывал клиентам, чья вина не вызывала сомнений и которые не вызывали никаких чувств, кроме ужаса и отвращения.

Помочь хозяйкам строительной фирмы Наум согласился охотно, предвкушая, как он прищемит хвосты периферийным бюрократам и выручит девушек. "Я их по стенке размажу! - пообещал он Тоне и Кристине. - А вы можете закупать шампанское для открытия отеля!".

*

Олеся с детства любила песню "Я не люблю" и часто вспоминала ее. "Досадно мне, когда невинных бьют"... И на мирное шествие в защиту прав политических заключенных она пошла именно поэтому.

На работе ее не поняли. "Тебе что, больше всех надо? Пусть суд с ними разбирается, а ты не лезь! Все равно без тебя все решат! Родители фотографии увидят, жалобу напишут, что не хотят, чтобы их детей смутьянка воспитывала! Да я бы своего ребенка из твоей группы тут же забрала бы! Доброе имя детского сада... Воспитатель... Еще чего удумаешь?" - наперебой затрещали ее сослуживицы. "Тьфу, - только и ответила Олеся. - Вас не перекричишь. Но я остаюсь при своем: ничего плохого я не сделала, детский сад не опозорила, и корить меня не за что!"

Естественно, нашлись доброхоты, которые скачали фотографию Олеси с плакатом на митинге и показали заведующей детским садом. моментально подоспели с жалобами три разгневанные родительницы: "Чему научит наших детей эта демонстрантка?!". Коллеги подкарауливали каждый неверный шаг Олеси и тут же докладывали начальству или начинали разбирать проступок, громко, чтобы услышала заведующая, а с Лесей разговаривали подчеркнуто раздраженным тоном и не всегда стесняясь в выражениях даже при Олесиных воспитанниках.

Однажды девушка, устав игнорировать эти "наезды", прямо в лоб спросила: "Вы стараетесь набрать мне нужное количество замечаний для увольнения по статье, или доводите до того, чтобы я уволилась "по собственному"?" "Ну, конечно, - тут же картинно зашипела Катерина, - сама работать не хочешь как следует, и слова тебе, по ходу, не скажи!". "Объясни, в чем заключается мое нежелание работать?" Катя смешалась, но тут ей на помощь пришли Лена и Маринка, ее "чирлидеры", не давая Олесе и слова вставить и обвиняя во всех грехах.

От их звучных голосов проснулись и заплакали дети в яслях. Примчалась разгневанная дежурная воспитательница ясельной группы Степанида Карловна, требуя тишины. Катя тут же сцепилась и с ней, доказывая, что проблема очень важная, до нее всем есть дело, а если у кого-то хата с краю - это очень плохо, нужно иметь гражданскую позицию и оберегать престиж учреждения... Степанида обиделась и заспорила. Лена с Мариной поддержали Катю. Вышедшая из кабинета заведующая детским садом моментально положила конец перебранке, велела всем вернуться на рабочие места и прикрикнула на Олесю: "Видишь, сколько проблем из-за твоих прогулок? Никогда у нас раньше такого не было! Еще раз пойдешь на какой-нибудь митинг, тут же вылетишь с работы!".

Премию в тот раз Олеся не получила. Забрав голый оклад, она прикидывала, как рассчитать деньги, чтобы хватило на оплату коммунальных услуг, проезд и продукты, и на новые кроссовки взамен лопнувших. Катя громогласно обсуждала свои планы с Леной и Мариной насчет премии. "Новый Гэлакси куплю, надо же себя побаловать", - мечтательно протянула пухленькая Марина. "А я френч сделаю к корпоративу в салоне на Невском", - рассматривала свои ногти вертлявая Ленка. "Такие лабутены бомбовые видела на "Гостинке", теперь как раз на них хватит!" - сияла ярко одетая красотка Екатерина. - Леська, а че ты опять на Адмиралтейку в интернет едешь, че себе планшет не прикупишь?" "Хотела купить с премии", - ответила Олеся, прекрасно зная, что именно эти "три мушкетерки" весь месяц активно сообщали заведующей о каждой ее оплошности. "Ну-у... Ты же должна понимать, что сама виновата. Чего тут обижаться-то? Разве мы неправду говорили?" Лена и Маринка напряглись, готовые поддержать Катю.

Звонок от Тони, приглашающей на остров, был очень кстати. Леся была рада хоть пару дней провести на расстоянии от этого осиного гнезда...

*

Наум Гершвин горел желанием выиграть процесс о гостинице на острове потому, что сестры Сергеевы, в отличие от чиновников из М., вызывали у него симпатию, хотелось им помочь и лишний раз подтвердить репутацию адвоката, для которого, как говорил герой "Жестокого романса", "невозможного мало". Еще, Наум ненавидел бюрократизм в любом его проявлении; видел, что в данном случае права именно Антонина Сергеева, а не чиновники, требующие снести "аварийное" здание и еще, жаждал произвести впечатление на одну петербургскую журналистку. Гершвин пользовался успехом не только как адвокат, но и как обольститель. Вероника Орлова оказалась единственной, кто не поддался личному обаянию "модного юриста" и даже отнеслась к нему иронически, игнорируя все его попытки завязать флирт.

Но ненависть к бюрократизму и ущемлениям по какому бы то ни было признаку - расовому, гендерному, религиозному - перевешивала все остальные мотивы. Наум понимал, что провинциальные царьки просто всерьез не воспринимают молодых женщин - хозяек гостиницы и собираются задуривать им голову, еще десять лет тянуть с проверками, а потом гостиница уже станет совершенно непригодна для эксплуатации.

Точно так же Науму постоянно, с самого детства, когда деликатно, а когда и не очень, давали понять, что он не может быть Дедом Морозом на детсадовском утреннике; представлять школу на математической олимпиаде; подниматься на сцену за красным дипломом. Дедом Морозом стал сынок заведующей Ярик, голубоглазый румяный блондин с курносым носом на рязанской мордашке. Представлять школу на олимпиаде отправилась Светка, известная "шпаргальщица", но дочь директора гастронома, с пышной русой косой до пояса и хитренькими светло-серыми глазками. Красный диплом из рук ректора должен был получать генеральский сын Данила, о котором даже преподаватели знали, что он "блатной" и тупой, как пробка, но зато с ярко выраженной славянской внешностью. "Иван-царевич! Русский богатырь!" - умилялись на него подмазанные преподавательницы. "Иванушка-дурачок!" - шипели они же за глаза. Но тут Наум, уже хорошо подкованный в юриспруденции и, в отличие от Дани, не игнорирующий учебу, "пошел на вы". Хватит с него уже, надоело отступать на обочину и давать дорогу тем, кого сочли "достойными" только за голубые глаза и носик картошкой! Он применил все свои познания в борьбе за красный диплом и победил.