Слуга царю...

есть, после которой у вас были серьезные неприятности.

Федор Георгиевич впервые за весь разговор взглянул прямо в глаза своему визави.

— При чем здесь «рыжий»? — спросил он, брезгливо скривившись. — Я исполняю требование присяги: защищаю жизнь и честь помазанника Божия. Причем не важно от кого: от инсургентов, от британцев, от марсиан, от черта лысого, в конце концов! А вместе с тем и свою честь. Если при этом за моим плечом оказался кто-то посторонний…

— Но ведь и я защищаю императора! Защищаю его, пребывающего в немощи, от стервятника, подминающего Россию под себя!

— Беспредметный разговор, сударь. — Барон заложил руки за спину, словно ставя точку в разговоре. — Я вообще-то шел сюда, чтобы просто взглянуть на вас. Будучи наслышан, не имел чести быть с вами знакомым лично. Теперь вот довелось. Я рад этому, Александр Павлович…

— И я тоже, — помедлив, ответил Бежецкий. — Мне хотелось бы, несмотря ни на что, пожать вам руку. Согласны?..

— Охотно. — Федор Георгиевич протянул свою руку и ответил на рукопожатие Александра. Ладонь у него была твердой, сухой и теплой — ладонь хорошего человека…

— Не против, когда все это закончится, — не отпуская руки Толля, Александр обвел подбородком панораму Дворцовой площади, замершие на ней танки, обложенное мешками с песком подножие Александрийской колонны, слепые окна дворца и Главного штаба, за каждым из которых могла скрываться огневая точка, — встретиться где-нибудь на нейтральной территории?

— Отчего же? — улыбнулся барон. — Буду рад. Если удастся…

В этот момент Бекбулатов, только что мирно беседовавший со «знаменосцем» от флотских, насторожился, будто охотничья собака, услышавшая шорох утиных крыльев, швырнул на брусчатку свой флаг и, одним прыжком покрыв пятиметровое расстояние, очутился перед офицерами, раскинув руки. Локтем одной руки он пребольно врезал Бежецкому под дых, сбив его с ног, а другой толкнул в грудь Толля.

— Берегись, снай!.. — успел выговорить он, но тут же на спине его, под правым плечом, словно в замедленной съемке, вырос маленький алый «взрыв», обдавший лицо Александра чем-то горячим, и штаб-ротмистр, сломавшись в коленях, начал валиться навзничь…
* * *

Борис Лаврентьевич, объятый лютой ненавистью к этому странному бессребренику, так легко переломавшему всю его сытую, устроенную, казалось, на годы, жизнь, а теперь стремящемуся добить окончательно, жал и жал на спусковой крючок винтовки даже тогда, когда в магазине закончились патроны.

Не в силах вырвать ставшее бесполезной дубиной оружие из «светлейших» рук, князь Ольгинский просто-напросто сшиб Челкина на пол, прикрыв своим телом в тот самый момент, когда высокие окна зала разом вылетели, будто выбитые неукротимым шквалом, а противоположная стена превратилась в лунный пейзаж, исклеванная сотнями пуль, сорвавших картины, превративших в щепу драгоценные двери, заставив осыпаться хрустальным крошевом люстры…

— Что вы наделали?! — с трудом пересиливая мгновенно заполнивший помещение адский шум, в котором