Чаша гнева

сказал брат Фульк. – А то мы собрались уже вешать хозяина сего почтенного заведения за то, что он посмел угостить славных рыцарей христовых тухлятиной!

Лицо лейтенанта то ли от выпитого, то ли от горящего в очаге жаркого пламени раскраснелось, на щеках цвели алые пятна.

– Нет оснований беспокоиться, братья, – махнул рукой Робер, изображая на лице слабую улыбку. – Слава Господу, я в порядке…

Один из оруженосцев издал сдавленный булькающий звук и с тяжким хрипом упал лицом на стол.

– Что… – его сосед, дородный сержант, побагровел почти до черноты, и откинулся назад. Затылок его со стуком соприкоснулся с полом.

С ужасом наблюдал Робер, как товарищи его по Ордену один за другим корчатся и падают. Стоны сменялись хриплым кашлем, сбитая судорожно дернувшейся рукой, брякнулась об пол кружка.

– Ты отравил нас, мерзавец! – брат Фульк, шатаясь, воздел себя на ноги. Сумел вытащить меч и сделать шаг по направлению к хозяину "Бычьей головы", который медленно пятился к стене. Лицо его было белее мела, губы дрожали.

Но силы оставили лейтенанта, с тяжким грохотом он рухнул на пол, но меч из руки так и не выпустил.

Хрипло прозвучал его последний вдох, и стало тихо.

Робер по-прежнему чувствовал себя нормально, только чаша жгла бок, точно раскаленный слиток золота. Взгляд молодого нормандца намертво застрял на кувшине, вина из которого он так и не смог попробовать.

Из-за внезапно начавшейся тошноты.

Стукнула отодвигаемая лавка. Монахи один за другим вставали из-за своего стола. Они окружили рыцаря полукругом, и молчание, повисшее на постоялом дворе, пугало не меньше, чем одинаковые, скрытые ризами фигуры.

– Да пребудет с ними милость Господня, – сказал один из монахов резким голосом и откинул капюшон. Взгляду Робера открылось смуглое лицо с глубоко посаженными темными глазами. Лицо Доминика из рода д'Аца, которого многие почитали святым. – Они служили злу, хотя и не знали об этом. Отдайте чашу, молодой рыцарь, и я позволю вам остаться в живых!

– Какую чашу? – ответил Робер, опуская руку на заветный мешочек. И что странно, Чаша, которая обжигала тело, руке представлялась совершенно холодной. – Кто вы такие?

– Вы знаете меня, рыцарь, – ответил Доминик, – мы встречались. Милостью Божией мы слуги Матери Церкви и Святого Престола! Ему эта вещь нужна больше, чем вашему Ордену, погрязшему в разврате и ереси.

– И ты, монах-убийца, осмеливаешься обвинять нас в ереси? – Робер оглянулся, но все пути к отступлению были надежно перекрыты. Меч нормандец неосторожно оставил на лавке.

– Сие истребление существ заблудших есть только благо, – равнодушно улыбнулся Доминик, – я буду молить Господа за них! Отдай чашу мне, и она послужит Его Святейшеству Иннокентию и его делу во всем мире! Еретики будут сокрушены, враги Христа сгорят в чистом пламени! Наступит Царство Божие на земле! Отдай, если ты любишь Бога!

– Вы, лживые братья, любите не Его, – Робер вынул Чашу из мешочка, и та засияла злым багровым светом, который