Спартак

ободе он их ведет, а к СМЕРТИ. Не отпустил вождь их по домам возле Везувия, не отпустит и у подножия Альп. Он поведет своих трварищей дальше — навстречу гибели. Искусство войны — искусство богов, и если Бог Войны и вправду решил погулять по земле, то лучшее воплощение, лучшую аватару, чем Спартак, Ему найти трудно.

А может, и вправду фракийская жрица и Носящий Браслет открыли неведомую Дверь и впустили Его в мир? Кто знает?

…Стих лагерь, уснул. Вождь молча смотрит в темноту. Ночь…

36. ГЛАВНЫЙ ПРИКАЗ, или ТО, ЧЕГО НЕ БЫЛО

…Утро. Прекрасное летнее итальянское утро, безоблачное бездонное небо, голубое, но уже начинающее белеть от близкой жары. Зеленая равнина, вдали — желтые квадраты полей, еще дальше еле заметные контуры городских стен с низкими приземистыми башнями. Небольшая речушка с пологими серыми берегами, две рыбацкие лодчонки ткнулись острыми носами в песок…

Мы все там же, возле Мутины, неподалеку от разоренного римского лагеря. Только сейчас не слышно криков и песен, не горят победные костры, не звенит железо. Битва позади, и праздник победы тоже позади. Впереди — главное, то, ради чего два года назад несколько десятков храбрецов бежали из гладиаторской школы-тюрьмы.

Главное…

Ровный строй войск. Огромный четырехугольник окружает трибунал — возвышение из дерна и земли, по углам которого золотятся пленные римские Орлы. Все по уставу, по проклятому уставу проклятых римлян, которые слишком хорошо научились воевать. Но теперь этот устав служит другим, тем, кто сумел поразить Волчицу — не в пяту, в самое сердце. Вот они, спартаковские легионы, победители преторов и консулов! Уже не толпа — армия. Армия — и ее вождь.

На Спартаке — все тот же красный трофейный плащ, знакомый меч у правого бедра, преторская перевязь. Сзади недвижно застыли ликторы, сжимая в руках связки с топорами. По сторонам — его командиры, бывшие гладиаторы, бывшие рабы, бывшие батраки и разбойники. Сегодня, в это утро, они тоже молчаливы и серьезны, как и все войско, как и сам вождь.

Спартак волнуется. Это трудно заметить, почти невозможно, но если мы станем совсем рядом, то сможем увидеть, как сжаты побелевшие губы, как еле-еле заметно дергается щека. И улыбка, непрошеная улыбка, такая непривычная на обычно невозмутимом лице.

Правая рука взлетает к белеющему небу — вождь приветствует своих бойцов. Ответный крик, дружный крик десятков тысяч глоток. И снова тишина. Все знают — сейчас будет что-то важное, что-то особенное.

Главное.

Спартак на какой-то миг прикрывает глаза, закусывает нижнюю губу… Все? Все! Пора! Рука вновь вздымается вверх…

— Братья!

Первое слово громким эхом отражается от сомкнутых шеренг. Его повторяют вслух, в полный голос, чтобы услышали все, все до единого — и на этом поле, и в ненавистном Риме, и во всей зеленой Италии…

— Братья! Вы, не пожелавшие зря гибнуть в рабстве, решившие рискнуть жизнью ради свободы! Вы, не захотевшие стать мясом для арены, кормом для римских богов! Вы, сокрушившие надменных римлян, воевавшие