Череп епископа

уда?

- Из деревни Келыма, - пересохшими губами произнес Хомяк. - Семена Астапича и Агрипыны Федоровны сын.

- Это оттуда? - неуверенно переспросил мужик. - С дурного места?

- У меня там все деды и прадеды похоронены! - наконец поднялся с колен Никита, и тут же оказался на три головы выше мужика и втрое шире его в плечах.

- Не о том я, - примиряющим тоном произнес священник. - Я хочу сказать, что в первую голову креститься тебе нужно, сын мой, а уже потом силой Божией деревню свою отчую от порочного духа оборонять. Ты ведь из дому как есть прибежал? Пойдем. Время позднее, пора поснедать, чем Бог послал, и почивать ложиться. Я тебя в своем доме устрою, места на полатях хватит.

Поутру Хомяк немного отошел от пережитого шока, и даже смог более-менее спокойно разговориться с местным священником по имени Иван - рассказать, как живет в пугающей местных жителей деревеньке Кельмимаа, как рыбу ловит, каким хозяйством обзавелся. Сейчас при свете дня, и для самого Никиты, и для Ивана, большую часть времени являющегося точно таким же работягой, наиболее важным казалось то, .что в десяти верстах выше по течению маются в холодном хлеву три голодных поросенка. Кому же их кормить, поежели хозяин здесь?

- Ты ступай, свинюшкам кинь чего-нибудь, да потом сюда перегони, пока не пропали, - посоветовал священник. - Первое время у меня поживешь, потом дом тебе поставим, да жену подберем, коли до сего дня на дело это ты не снизошел. А что до крещения: то сей акт хорошо в воскресение творить, в день праздничный и Господу угодный.

Привыкший к своим розовобоким питомцам Хомяк сам беспокоился о живности, а потому без лишних разговоров встал на лыжи и отправился в обратный путь. Под холодным, но ярким слепящим солнцем, по ровному снежному насту до родных мест он домчал всего за полтора часа, и задолго до полудня поднялся на взгорок. Над трубами обоих домов курился легкий дымок, и поросята из соседнего сруба не визжали, требуя своего законного варева, а сыто и довольно похрюкивали. Получалось, их хоть сейчас можно выпускать на улицу и гнать к новому месту обитания. Поминутно оглядываясь, Никита прокрался к своей избе, по-воровски скользнул в дверь, покосился по сторонам, прислушиваясь к каждому движению, потом выдернул из сундука заплечный мешок, принялся торопливо скидывать туда вещи: кирзовые сапоги, кистень, часы и сотовый телефон, снятую с убитого пришельца кольчугу, теплый, почти целый тулуп с шитыми алой шерстяной тесьмой швами, две бутылки из-под водки с завинчивающимися крышками. Вроде, все. Хомяк накинул на горловину петлю, старательно затянул. И тут взгляд его упал на окно. Большое, снятое с "Доджа" окно со сдвижной форточкой. Его так просто не унесешь - тем более, что оно здесь и не одно.

Как не унесешь вид из окна: уходящую вниз по склону тропку, поворачивающую за небольшую рощицу ивняка пополам с высокими березами. Странно, но за прошедшие четыре столетия этот вид совершенно не изменился. Разве только при Никите тропинка эта шла рядом