Слово шамана

росить готова. И родичей у тебя, как я вижу, в усадьбе нет.

– Сговорились?

– Как можно? – улыбнулись в одинаковые бороды витязи. – Что есть, то и говорим.

– Это дискриминация женщин!

– Это любовь к тебе, милая моя, – ответил Варлам, уже успевший не раз услышать мудреное ругательство. – Я тебя пред Господом беречь поклялся, и в дальний переход, за Дикое поле брать не стану. А ну, беда случится? Я-то ладно, наше дело ратное. А тебе рисковать нельзя, женщина ты. Честь моя, любовь и отрада.

– Мне тебя потерять тоже страшно. Как я одна останусь? Лучше вместе...

– И говорить так не смей! А кто детей растить станет? Хозяйство хочешь на распыл пустить?

– Э-э, какие у вас мысли печальные, хозяева... – потянул гость. – А я-то усадьбу вашу за крепость крепчайшую принял, рубежи московские с юга означающую. Даже местом сбора для рати назначил, что на татар пойдет. Через неделю тронуться отсюда должны. А вы никак погибать собрались, на силу свою более не рассчитываете?

– Не дождутся, – буркнула Юля, исподлобья зыркнув на мужа. – Мы еще их всех переживем. Идите к колодцу руки мыть, и в трапезную приходите. Распоряжусь Мелитинии, чтобы накрывала.

– Боится за тебя, – понимающе кивнул дьяк, оставшись наедине с хозяином.

– Знамо, боится, – кивнул Варлам. – А скажи мне, Даниил Федорович, как ты собираешься татар останавливать? Степь широкая. Где у них на дороге не встанешь, все одно стороной обойдут.

– Да есть у меня мыслишка, Варлам Евдокимович, – улыбнулся в бороду гость. – Не первый год со степняками грызусь, знаю, где у них слабое место...
* * *

Второго июля тысяча пятьсот шестьдесят восьмого года на южном берегу Северского Донца, неподалеку от Изюмского брода, немногочисленные невольники, взятые во время наскока на оскольские, тамбовские и воронежские земли, начали сворачивать татарские шатры и укладывать ковры, подстилки, деревянные жерди каркасов, железные треноги жаровен и очагов на телеги. Хорошо отдохнувшие за две недели на сочных зеленых пастбищах скакуны снова оказались под седлом у не менее хорошо отдохнувших нукеров, вдосталь повалявшихся на толстых потниках под теплым солнцем, отъевшихся парной бараниной и говядиной, заменившей надоевшую за время похода конину, насладившихся ласками рыхлых румяных невольниц, что вскоре окажутся на шумных рынках Кафы и Гезлева. В тот же день нукеры начали сворачивать шатры и в обширном лагере возле Op-Копы. Сахыб-Гирей, так и не дождавшись возвращения племянника, двинул тридцать тысяч собравшихся под его бунчуком нукеров на восток, вдоль побережья Азовского моря, собираясь обогнуть его, переправиться возле Азова через Дон и пойти дальше, вверх по течению реки Сосыки, углубляясь в черкесские земли.

Второго же июня поднял в седла собравшихся возле Батово русских воинов дьяк Даниил Федорович. Для поддержки пятитысячного боярского ополчения подошло четыре тысячи городских стрельцов от города Мценска и еще три тысячи – из Одоева.

С медлительным воинством Девлет-Гирея, отягощенного большим